Везде
Жизненные траектории молодежи в XXI веке: риски и возможности
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Жизненные траектории молодежи в XXI веке: риски и возможности
Аннотация
Код статьи
S013216250011067-6-1
DOI
10.31857/S013216250011067-6
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Ядова Майя Андреевна 
Должность: заведующая отделом социологии и социальной психологии
Аффилиация: Институт научной информации по общественным наукам РАН
Адрес: Российская Федерация, Москва
Выпуск
Номер 2
Страницы
83-93
Аннотация

На основе анализа результатов исследований отечественных и зарубежных авторов рассматриваются социальные процессы, которые определяют выбор молодежью вариантов жизненного пути. Сложная стремительно меняющаяся  реальность дает повод говорить об особых тенденциях взросления. Как правило, в числе основных факторов, сопровождающих процесс взросления, выделяют: удлинение периода юности; нелинейность и разнообразие жизненных траекторий; цикличность событий, происходящих в жизни человека. Показано, что жизнь в условиях социальной нестабильности значительным образом влияет на взгляды и поведение молодых людей и требует от них умения приспосабливаться к изменяющейся реальности, выбирать наиболее эффективные стратегии адаптации. Оценивается разнообразие вариаций жизненных, профессиональных и иных траекторий. Анализируются складывающиеся в России и зарубежных странах новые модели успешности или, наоборот, риски, препятствующие удачной социальной адаптации. 

Ключевые слова
жизненные траектории, молодежь, новые модели успешности, адаптация, социальные трансформации, риски
Источник финансирования
При финансовой поддержке РФФИ, проект №19-111-50709.
Классификатор
Получено
16.02.2022
Дата публикации
18.03.2022
Всего подписок
11
Всего просмотров
128
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
1

Современные тенденции взросления: к постановке проблемы.
2 На основе анализа результатов отечественных и зарубежных исследований рассмотрим социальные процессы, определяющие выбор представителями новых поколений той или иной вариации жизненного пути. Тема траекторий жизненного пути междисциплинарна. В современной социологии не существует единого определения понятия «жизненные траектории» («траектории жизненного пути»). Одним из первых о траекториях в социологическом смысле писал П. Бурдье, увидевший в них серию хронологически расположенных позиций, которые занимает индивид или социальная группа, перемещаясь в социальном пространстве [Bourdieu, 1979: 122–126]. Если под жизненными траекториями понимать последовательное прохождение социально заданных событий и ролей в различных сферах жизни человека, то жизненный путь можно рассматривать как многоуровневый феномен, основу которого составляют пересекающиеся между собой и «привязанные» к возрасту значимые жизненные периоды и транзиты, подчиненные происходящим в обществе изменениям и индивидуальному ритму жизни [Elder, 1985: 23–49]. В настоящей работе будем придерживаться данного определения.
3 Учитывая многомерность явления жизненного пути, обычно выделяют образовательную, трудовую, семейную и другие траектории жизни отдельного человека. По мнению немецких социологов Х.-П. Блоссфельда и И. Хьюнинка, на жизненный путь каждого из нас влияют: жизненные траектории других людей; социальные институты и организации; региональный («местный») контекст условий жизни; сложившиеся и изменяющиеся общественные структуры и исторические события, представляющие собой те или иные аспекты организации социальной жизни (социоструктурные, политические, экономические, правовые, культурные и пр.) [Блоссфельд, Хьюнинк, 2006: 18].
4 В XXI в. выбор современным человеком жизненного пути и образа жизни становится максимально открытым и уникальным. Общество, не предлагая людям готовых – «единственно правильных» – жизненных сценариев, подталкивает их к созданию собственных биографий и идентичностей [Кузьминых, 2008: 37].
5 Современная молодежь – это прежде всего поколение миллениалов1, которое отличается от предшественников глубокой вовлеченностью в цифровые технологии: они намного активнее предыдущих поколений пользуются Интернетом, компьютером, гаджетами, проводят время в социальных сетях [Радаев, 2018]. Другая особенность этой генерации – неспешное взросление и откладывание до более позднего возраста поступков, которые ассоциируются со взрослым статусом (трудоустройство, вступление в брак, рождение детей). Все это формирует у миллениалов немного игровое отношение к жизни (как к компьютерной игре, в которой всегда есть возможность начать заново), они обладают большим адаптивным потенциалом, а их биографические маршруты сильно дестандартизированы.
1. Напомним, что миллениалами (от лат. millennium – тысячелетие) обычно называют поколение, период взросления которого пришелся на рубеж XX-XXI вв. Скоро их сменят центениалы (или зумеры), которые пока демонстрируют не столько собственные специфические особенности, сколько усиленные черты первых.
6 Сложная стремительно меняющаяся реальность способствует формированию особых тенденций взросления. В числе глобальных факторов, сопровождающих процесс взросления современной молодежи, как правило, выделяют: длительный процесс обучения, обретения финансовой самостоятельности и в связи с этим удлинение периода юности; нелинейность транзита от юности к зрелости и разнообразие жизненных «сценариев»; чередование и цикличность событий жизни индивида (неоднократные «возвращения» в прежние статусы: в студенческий, в статус «ребенка» - при переезде в отчий дом, например, после развода, потери работы и пр.) [Bauman, 1992; Castells, 2012; Serracant, 2015; Радаев, 2018].
7 По мнению некоторых исследователей, на современные модели взросления влияют не только социокультурные особенности и традиции определенной страны, но и разные режимы социальной поддержки [Esping-Andersen, 2015; Serracant, 2015; Walther, 2006; Globalization, uncertainty..., 2005]. Так, в англосаксонских странах повзрослевшие дети стремятся быстрее отделиться от родителей и начать самостоятельно зарабатывать. Государства Северной Европы, известные сильной системой социальной защиты населения, дают возможность юным жителям взрослеть не спеша, в то время как юношам и девушкам Южной Европы (здесь традиционно слаба система социального обеспечения) при вступлении во взрослую жизнь важно чувствовать поддержку близких [Serracant, 2015: 41–42]. На взросление в странах Латинской Америки влияют прежде всего политизированность местной молодежи и нестабильная социально-политическая обстановка региона в целом. Среди латиноамериканского студенчества до сих пор сильны демократические традиции, заложенные знаменитой аргентинской университетской реформой (1918) [Oliart, Feixa, 2012]. В жизненных траекториях отечественной молодежи совмещаются общеевропейские и локальные тренды взросления, что связано с сильными региональными различиями в нашей стране: в жизненном пути сильноресурсных страт столичной молодежи иногда больше сходства с траекториями взросления их сверстников из Берлина или Парижа, чем ровесников из российской глубинки. То же самое можно сказать о молодежи развитых стран Азии: там причудливо проявляются глокальные тренды взросления. Режим взросления молодежи наименее благополучной части афро-азиатского мира протекает в экстремальных условиях выживания и под воздействием т.н. феномена ожидания [Honwana, 2012; Peatrik, 2020]. Например, американская исследовательница А. Хонвана [Honwana, 2012] называет сегодняшних молодых африканцев поколением ожидания, имея в виду массу ограничений (экономических, социостатусных, правовых и т.п.) в период транзита от юности к зрелости.
8

Образовательные и профессиональные траектории молодежи. Новые модели успешности.

9 По мнению социологов [Portes, 1998; Ядов, 2001], успешность2 жизненного пути каждого зависит от «личностного» капитала – комплекса индивидуально-личностных и социальных ресурсов. Молодой возраст представляет собой естественный ресурс, существенно повышающий шансы на жизненный успех: молодежь, как правило, открыта новому опыту и обладает хорошими адаптивными способностями. Кроме того, сильными социальными и личностными ресурсами личности обычно считаются: стартовый капитал социального происхождения (т.е. воспитание в благополучной родительской семье), высокий уровень образования и профессиональной подготовки, относительное материальное благополучие, наличие обширной сети межличностных связей и знакомств, проживание в крупном городе, собственно сами способности к адаптации и отсутствие страха перемен, адекватная, достаточно высокая самооценка, интернальность (см.: [Ядов, 2001: 314–317]).
2. Осознавая субъективность трактовки понятия «жизненный успех», вслед за некоторыми исследователями в данной работе будем считать успехом достижение значимых для индивида целей или общественное признание, а в качестве критерия успешности того или иного человека рассматривать оценки (со стороны других) и самооценки эффективности его жизни и деятельности [Конюхова, Конюхова, 2009: 113]. Успех, думается, невозможен без активной позиции самого индивида и его определенной достижительной мотивации, стремления добиться высоких результатов. Поэтому жизненный успех любого человека, в том числе молодого, определяется как социальной средой, так и индивидуальными особенностями его личности.
10 Для исследователей, изучающих жизненные пути молодежи, немалый интерес представляет тема образовательных и трудовых траекторий. Это связано с тем, что занятость, наряду со стадиями профессиональной подготовки и выхода на пенсию, как правило, остается неизменной фазой3 в жизни современного человека, «в то время как последовательность, временная привязка и темп дифференцированности внутрибиографических переходов изменились» [Кузьминых, 2008: 41].
3. Впрочем, это не отменяет исключений: существуют группы молодежи, для которых незанятость является постоянной и ключевой идентификационной характеристикой (NEET, хикикомори и т.п.). О них пойдет речь ниже.
11 По мнению специалистов, образовательные траектории молодежи могут быть прерывистыми, непрерывными (сочетание учебы с работой), рекурсивными (подразумевающими возвращение на студенческую скамью) [Чередниченко, 2013: 69]. Важно отметить, что для современного человека «повышающим» ресурсом становится стратегия непрерывного образования, включая ориентацию на самообразование [Горшков, Ключарев, 2011].
12 Социологи отмечают, что на выбор молодыми людьми качественного образования, особенно первого, обычно влияют родители. Молодежь с высоким уровнем культурного капитала на «старте» закономерно получает преимущества в дальнейшем построении карьеры и социальном позиционировании [Константиновский и др., 2011]. Понимает это и сама молодежь, связывающая получение достойной работы прежде всего с наличием хорошего образования и высокой квалификацией [Шереги, Горшков, 2019: 198]. Причем в обществах, в которых распространена практика работы в одной организации в течение всей жизни (пример - Япония), получение хорошего образования становится судьбоносным вопросом: выпускники, которым изначально не повезло с трудоустройством, обречены на карьерные трудности [Oshima, 2012].
13 Близко данной теме понятие аспирационного капитала (aspirational capital), под которым британская исследовательница Т. Басит [Basit, 2012] предлагает понимать высокие карьерные устремления юношей и девушек, а также позитивные ожидания и поддержку в этом со стороны их родных. По ее мнению, аспирационный капитал во многом заменяет недостающие ресурсы социального капитала в небогатых и не относящихся к высокостатусным семьях.
14 Также вызывает интерес идея так называемого мобильного капитала. Так, А. Ху (Гонконг) и Д. Кернс (Португалия) [Hu, Cairns, 2017], изучавшие преимущества и недостатки академической миграции китайских студентов в Европу, обнаружили, что в одних случаях образование, полученное за рубежом, становится реальным «мобильным капиталом» молодого человека, в других не приводит его обладателя к ожидаемому карьерному успеху на родине. Видимо, это связано с социокультурными особенностями и социально-политической ситуацией страны проживания. Например, в исследовании, выполненном под руководством французского африканиста А. Мари [L'Afrique des individus, 1997] и посвященном молодежи крупных городов Западной Африки, показано, что университетское образование зачастую не дает молодым африканцам возможности найти работу, соответствующую их высокому уровню квалификации, и не окупает инвестиций в образование, сделанных их родителями. Впоследствии этот факт существенно повлиял на взаимоотношения «отцов» и «детей», спровоцировав ослабление патерналистских традиций в странах Африки.
15 Французские исследователи Ж. Руо и О. Жозеф выделяют следующие типы профессиональных траекторий современных выпускников средних и высших учебных заведений [Quand l’École est finie, 2014]: быстрое и благополучное трудоустройство; получение работы после небольшого периода незанятости; временная безработица; «законсервированный», долго продолжающийся период безработицы; получение дополнительного образования и/или совмещение учебы и работы. Данные траектории, кроме, может быть, той, что связана с длительной безработицей, как правило, обычны (нормальны) для многих стран мира и не говорят о неуспешности тех, кто не смог сразу же по окончании учебного заведения найти себе работу. Обычны они и для нашей страны. Результаты глубинных интервью, проведенных автором настоящей статьи с российской молодежью, показали, что часто делается выбор в пользу форм нестандартной занятости, позволяющей совмещать работу и учебу [Ядова, 2017]. Кстати, многие социологические исследования говорят о том, что современная молодежь, в том числе российская, все чаще выбирает «калейдоскопный» тип карьеры – «трудовую стратегию, учитывающую индивидуальные особенности личности и позволяющую адаптировать профессиональный маршрут человека к происходящим в его жизни изменениям» [там же: 103; Mainiero, Sullivan, 2006]. В то же время такая гибкость в формировании собственного жизненного и трудового пути не отменяет необходимости приспосабливаться к динамике т.н. внешних факторов (происходящим на рынке труда изменениям, тенденции массовизации профессионального образования и пр.). Умение учитывать и сочетать «индивидуальное» и «социальное» в развитии карьеры, вероятно, одна из наиболее сложных задач, поставленных перед современной молодежью.
16 Кроме того, специалисты фиксируют появление новых профессий, связанных с перемещениями и мобильностью. Например, интересна книга французских исследователей А. Таррьюса, Л. Мисауи и Ф. Каша [Tarrius et al., 2013], посвященная новой социальной группе, – трансмигрантам. Трансмигранты – мигранты разных национальностей, находящиеся в постоянных передвижениях через границы множества государств и занимающиеся в основном торговлей контрабандной продукцией. Ключевые понятия, характеризующие образ жизни трансмигрантов, - мобильность и независимость. Этот феномен носит глобальный характер, а трансмигранты, несмотря на свою маргинальность, являются успешно встроившимися в глобализационные процессы агентами. На постсоветском пространстве в чем-то похожей (хотя и более благополучной) социальной группой стали т.н. отходники – жители сел и небольших городов, отправляющиеся на сезонные заработки в мегаполисы и крупные города и занятые преимущественно в неформальном секторе [Плюснин и др., 2015]. В России насчитывается не менее 15–20 млн отходников, примерно каждая третья семья в провинции живет за счет отхожих промыслов [там же]. Несмотря на то что трансмигранты и отходники представляют собой молодые и продуктивные возрастные когорты, они, находясь часто «в тени», формально исключены из социальной, экономической, правовой сфер жизни.
17 Вместе с тем связанные с пандемией COVID-19 ограничения на перемещения, вероятно, достаточно сильно изменят миграционную политику большинства стран мира, в том числе повлияв на жизнь тех, чья работа требует интенсивной мобильности. Однако мы согласны с рядом экспертов, полагающих, что подобная политика не приведет к уничтожению некоторых видов занятости и полной остановке миграции – внутренней или международной; по-видимому, изменится сам характер миграции – с официальной и временной на нелегальную и долгосрочную (подробнее, например, см.: [O’Brien, Eger, 2020]). Что касается отходников и трансмигрантов, то, скорее всего, их деятельность окончательно уйдет «в тень» и станет еще менее формальной.
18 К сожалению, на современном рынке труда усиливаются процессы прекаризации, а работники, согласившиеся на теневые, нестабильные и несправедливые трудовые отношения, становятся по сути пролетариатом современности и «опасным классом» [Тощенко, 2018; Standing, 2011]. Часто нестабильная трудовая занятость совмещается с противозаконной деятельностью.
19 Впрочем, даже в обществах, где имеется огромная часть незанятой и социально уязвимой молодежи, можно видеть примеры относительно благополучных моделей профессионального развития. Так, датский политолог и социолог Х. Муниве в качестве успешной неформальной трудовой траектории молодежи Либерии называет нелегальное предпринимательство (официальное число безработных в этой стране превышает 80%) [Munive, 2010].
20 Рассуждая об успешных и неуспешных трудовых траекториях, отметим и такое явление, как дауншифтинг – образ жизни, подразумевающий добровольный отказ от карьерной гонки и стандартов общества потребления, иногда трактуется как жизненный проигрыш. Вместе с тем результаты многих актуальных отечественных и зарубежных исследований на эту тему дают возможность рассматривать его как специфический жизненный стиль, альтернативную модель успешности и творческую практику [Торотоева, 2020]. Закономерно наибольшее распространение дауншифтинг получил в странах с высоким уровнем потребления (США, Великобритания, Австралия и др.), американские исследователи еще в 1990-е гг. фиксировали интерес к данной социальной практике со стороны новых поколений [Schor, 1998]. В России и других постсоветских государствах по причине не очень высокого уровня жизни населения идеи дауншифтинга не столь популярны, однако в среде молодежи крупных городов эта поведенческая модель находит поддержку [Торотоева, 2020].
21

Современные семейные траектории. Новые паттерны материнства и отцовства.

22 Характерной чертой индустриального общества был распад родственных связей и нуклеаризация семьи. В эпоху постмодерна наблюдаются дальнейшие трансформации института семьи: растет число незарегистрированных браков, увеличился средний возраст вступления в брак и рождения первого ребенка; видоизменились формы семьи, паттерны брачно-партнерских, детско-родительских и иных внутрисемейных взаимоотношений; сильнейшие трансформации переживает процесс нуклеаризации семьи, набирает силу прогнозируемый на рубеже веков «второй демографический переход» с характерным для него снижением уровня рождаемости [Гурко, 2016; Lesthaeghe, 1991; Sahlins, 2013; Carsten, 2004].
23 Несмотря на общемировой характер тенденций, стоит учитывать социокультурный контекст, сопровождающий перемены. Например, итальянские исследователи П. Вьяццо и Х. Гонсалес Диес на примере анализа трансформации института семьи в Италии пришли к выводу, что не существует единой общеевропейской модели семьи и в рамках второго демографического перехода стоит выделять средиземноморскую, западно-европейскую и пр. модели семьи, которые объединены сходными поведенческими чертами населения и культурными особенностями того или иного региона [Viazzo et al., 2016]. Если говорить о России, она с небольшим опозданием и некоторыми вариациями проходит те же стадии, что и другие развитые страны [Гурко, 2016].
24 «Переформатирование» традиционной модели семьи дает исследователям возможность говорить об отказе молодежи от нуклеарной семьи в пользу неопределенной (unclear family) [Simpson, 1994] или дезорганизованной семьи [Smith, 2016]. В качестве актуальных «семейных» тенденций новейшего времени выделяются явления, связанные с преобразованием привычных и возникновением новых родственных связей. Большой интерес представляет феномен расширения родственных связей, фиктивного (fictive kinship) и «утерянного» (kin loss) родства [Carsten, 2004; Sahlins, 2013]. Все более распространенными становятся ситуации, когда фактические взаимоотношения между домочадцами не совпадают с их реальными родственными статусами: например, бабушка с дедушкой заменяют ребенку родителей; находящаяся в разводе невестка продолжает помогать родителям бывшего мужа, а тот отдаляется от родителей; няня ребенка становится полноправным членом семьи и пр. Это говорит о нестандартных стратегиях замещения, обретения или утери родственных связей [Allen et al., 2011]. Для современных семей характерны стирание границ гендерных ролей между супругами/партнерами, демократизация детско-родительских взаимоотношений, а также трансформация паттернов материнского или отцовского поведения [Chambers, 2012].
25 Примечательно, что стремление девушек к отложенному браку, популярное в западных странах, не всегда встречает понимание на Востоке, даже если речь идет о представительницах высокоресурсных страт. Например, карьерно ориентированные японские девушки с высоким уровнем образования не склонны откладывать замужество на более поздний срок: они, как правило, выходят замуж раньше своих сверстниц, которым не удалось найти хорошую работу [Yoshida, 2012]. Вместе с тем, согласно результатам социологических опросов, большинство молодых жительниц Японии не планируют быть домохозяйками, стремясь продолжать работать и после замужества [Suzuki, 2012]. Надо отметить и существенность перемен, произошедших в XXI в. в социальных представлениях об отцовстве и значимой роли отца в воспитании ребенка. Даже, казалось бы, традиционно ориентированные общества признают острую необходимость участия отца в воспитательном процессе.
26 В настоящей работе мы сфокусировались прежде всего на наиболее распространенных формах траекторий жизненного пути современного молодого человека, однако иногда ученые размышляют и о других вариантах жизненных траекторий. Например, итальянский исследователь Н. Робетт [Robette, 2010] выделяет жилищные (residential trajectories), брачно-партнерские, родительские и профессиональные траектории. Под жилищной траекторией, например, понимается переезд взрослых детей в отдельное жилье или выбор в пользу практики проживания в одном доме с родителями; некоторые исследователи употребляют выражение «домашне-бытовые траектории» (household trajectories) [Baizan et al., 2002].
27

Молодежь перед глобальными вызовами XXI века.
28 Сложно оспорить утверждение о том, что нынешним поколениям молодежи, независимо от страны проживания, предстоит жить в обществе риска [Beck, 1992; Зубок, 2007]. Проанализируем глобальные вызовы, которые негативно влияют на жизненные траектории российской и зарубежной молодежи и могут помешать ее успешной адаптации к быстро меняющимся социальным реалиям.
29 Сегодня, когда в мире усиливаются тенденции архаизации, нетерпимости и ксенофобии, особую актуальность приобретает проблема вовлечения представителей новых поколений в экстремистскую деятельность. В «хрупких» государствах Африки, где имеется колоссальное количество незанятой молодежи, становятся обыденным явлением дети и подростки, участвующие в военных действиях4. Тенденция вовлечения молодежи в бандформирования распространена и в латиноамериканских странах. Так, мексиканская исследовательница Р. Регильо, изучающая одну из самых опасных организованных преступных группировок - mara, считает, что к участию в этой банде местную молодежь толкает системный кризис латиноамериканского общества [Reguillo, 2012].
4. The Use of Children as Soldiers in Africa Report. 2018. Feb. 20. URL: >>>> (accessed 15.03.2020).
30 Другой ключевой угрозой для современного человека стал терроризм. Например, в работе исследователей из Канады, Австралии и Великобритании, посвященной влиянию террористических актов 11 сентября 2001 г. на психоэмоциональное состояние детей, подростков и молодежи, выделяются две группы эффектов: негативные (посттравматические расстройства, психосоматические заболевания, стигматизация определенных этнических и религиозных групп) и позитивные (улучшение адаптивных навыков в экстремальной ситуации) [Consequences.., 2015]. Такой подход «нормализует» экстремальные условия жизни в эпоху постсовременности.
31 Усложнение требований современного общества к новым поколениям – еще один фактор риска. В качестве необычной ответной реакции молодежи на это становится феномен социальной самоизоляции. В восточноазиатских странах данное явление получило название «хикикомори» (в переводе с яп. – пребывающий в уединении): по оценкам экспертов, таковых в молодежной среде разных стран не более 3% [Li, Wong, 2015]. Европейские, в том числе российские, исследователи социально и экономически неактивную молодежь обычно обозначают аббревиатурой NEET (сокращ. от англ. Not in Employment, Education or Training). Согласно статистическим данным, доля NEET в общей численности юношей и девушек в возрасте от 15 до 24 лет в Европе и России варьирует около 12% [Зудина, 2019]. В США молодых людей, находящихся на иждивении родителей и не стремящихся к самостоятельности (что уже нетипично для американской молодежи), именуют твикстерами (от англ. betwixt – между, т.е. находящиеся между детством и взрослостью)5. Некоторые политологи называют незанятую молодежь «горючим материалом» [Иванов, Исаев, 2019: 62], трудно не согласиться с этой метафорой.
5. Cohen P. Long Road to Adulthood Is Growing Even Longer // New York Times. 2010. Jun. 12. URL: >>>> (accessed 15.03.2020).
32 Кроме того, современная молодежь находится под прессингом не всегда адекватных, но широко популярных нормативных представлений об успехе, феминности и маскулинности. В сегодняшнем мире требования, предъявляемые современной женщине – от поддержания внешней привлекательности и карьерных успехов до необходимости быть «фантастической» женой и матерью – кажутся невыполнимыми и становятся источником стресса [Orgad, 2017]. Схожие ощущения характерны и для юношей. Например, некоторые исследования обнаружили признаки фрустрации у молодых рабочих (в данном случае речь идет о России и Франции), переживающих из-за своей недостаточно престижной профессии [Ваньке, Тартаковская, 2016; Bonnet et al., 2018].
33 Охватившая мир пандемия COVID-19, очевидно, внесет дополнительные коррективы в специфику жизненных траекторий молодежи XXI века. Принято считать, что перед коронавирусными рисками особенно уязвимы люди пожилого возраста, тогда как шансы на адаптацию к вызванным пандемией изменениям миллениалов достаточно высоки. Действительно, можно предположить, что адаптивная гибкость и цифровая компетентность миллениалов и следующего за ними поколения Z будут способствовать преодолению негативных последствий коронавирусного кризиса. В то же время существуют социально уязвимые группы молодежи, для которых возрастные преимущества не столь очевидны. Это касается прежде всего находящихся в неблагоприятных условиях. Многим молодым жителям бедных стран и регионов недоступны в полней мере цифровые технологии, качественные образование и медицина; существенная часть молодежи страдает от спровоцированных пандемией безработицы, насилия, ментальных проблем [COVID-19…, 2020]. Думается, такое неравномерное влияние на молодые поколения пандемии COVID-19, подобно «эффекту Матфея», будет иметь место и в дальнейшем: сильноресурсные группы молодежи научатся «управлять» коронавирусной реальностью (например, реализовывать в условиях карантинных ограничений новые формы социальных практик и т.п.), в то время как слаборесурсная часть молодежи окажется обделенной ещё сильнее.
34 В целом, жизненные траектории в современную эпоху характеризуются вариативностью, динамичностью и парадоксальностью. При описании мира постмодерна нередко используют «текучие» метафоры (текучее общество, текучая современность и пр.), уподобляя новую реальность жидкости, легко принимающей нужную форму. На наш взгляд, по аналогии можно говорить об изменчивых, «текучих» траекториях молодежи XXI века. Изменяющаяся реальность научила нашего молодого современника не быть привязанным «раз и навсегда» к определенным вариантам образа жизни, системам норм и правил, месту жительства, работы и даже к людям; вспомним особенности конфлюэнтных отношений (от англ. confluent – сливающийся), по Э. Гидденсу, или взаимодействия новых «кочевников» в терминологии З. Баумана. В сознании молодежи произошли изменения в оценке ранее считавшихся обязательными атрибутов взрослости (обретение профессии «на всю жизнь», достижение финансовой самостоятельности, брак), что, в свою очередь, сформировало у новых поколений своеобразно ориентированное на игру отношение к себе и миру. Сегодня, вероятно, можно говорить о появлении особого типа личности – некоего homo ludens 2.0, строящего жизнь по принципу компьютерной игры, в которой есть возможность переиграть неудачный сценарий или легко сменить маршрут на более верный.
35 Полагаем, что при изучении жизненных траекторий современной молодежи важно учитывать изменчивость социального контекста: исследователям удается запечатлеть ускользающую реальность наподобие фотоснимка, но в скором времени «картинка» вновь придет в движение, став мозаичной. Наверное, этим можно объяснить ряд фиксируемых учеными тенденций в молодежной среде, зачастую кажущихся противоречивыми. Так, с одной стороны, молодые люди стремятся выстроить жизненный маршрут в соответствии с личными обстоятельствами («под себя»), с другой – вынуждены ориентироваться на социальную конъюнктуру; они периодически «возвращают» себе статус ребенка (в случае материальной зависимости от родителей) или студента и одновременно нацелены на выстраивание единой образовательной и трудовой траектории для того, чтобы занять достойное место на рынке труда.
36

Выводы.
37

Предлагаемый читателю обзор исследований, посвященных жизненным траекториям современной молодежи, показал разнообразие маршрутов образовательных, профессиональных, семейных траекторий личности эпохи «позднего модерна». В условиях перманентных социальных трансформаций траектории жизненного пути миллениалов индивидуализируются и дестандартизируются, прежние, казавшиеся эффективными модели успешности и адаптивные стратегии, сменяются новыми. Нередко внешне схожие биографические маршруты можно трактовать как успешные и неуспешные одновременно, в зависимости от социального контекста, в котором они представлены. Несмотря на то что процессы глобализации и социальной конвергенции делают мир более прозрачным, а молодежь разных стран похожей друг на друга, в индивидуальных судьбах представителей новых поколений причудливо совмещаются глобальные и локальные вариации моделей взросления. Поиск и анализ общих и специфических черт в жизненных траекториях молодежи XXI века – актуальная перспектива дальнейших исследований. 

Библиография

1. Блоссфельд Х.-П., Хьюнинк И. Исследование жизненных путей в социальных науках: темы, концепции, методы и проблемы // Журнал социологии и социальной антропологии. 2006. Т. 9. № 1. С. 15–44. [Blossfeld H.-P., Huinink J. (2006) Life Course Research in Social Sciences: Topics, Conceptions, Methods and Problems. Zhurnal of Sotsiologii and Social'noy Anthropologii [The Journal of Sociology and Social Anthropology]. Vol. 9. No. 1: 15–44. (In Russ.)

2. Ваньке А.В., Тартаковская И.Н. Трансформации маскулинности российских рабочих в контексте социальной мобильности // Мир России. 2016. Т. 25, № 4. С. 136–153. [Van'ke A.V., Tartakovskaya I.N. (2016) The Transformation of Russian Working Class Masculinities in the Context of Social Mobility. Mir Rossii [Universe of Russia]. Vol. 25. No. 4. P. 136–153. (In Russ.)]

3. Горшков М.К., Ключарев Г.А. Непрерывное образование в контексте модернизации. М.: ИС РАН, ФГНУ ЦСИ, 2011. [Gorshkov М.К., Klyucharev G.A. (2011) Lifelong Learning within the Modernization Context. Мoscow: IS RAN, FGNU CSI. (In Russ.)]

4. Горшков М.К., Шереги Ф.Э. Российская молодежь в контексте социологического анализа: [монография]. М.: ФНИСЦ РАН, 2019. [Gorshkov М.К., Sheregi F.E. (2019) Russian Youth within the Context of Sociological Analysis. Мoscow.: FNISC RAN. (In Russ.)]

5. Гурко Т.А. Теоретические подходы к изучению семьи. 2-е изд., перераб. и доп. М.: ИС РАН, 2016. [Gurko T.A. (2016) Theoretical Approaches to Family Studies (second edition, rev. and added). Moscow: IS RAN, 2016. (In Russ.)]

6. Зубок Ю.А. Феномен риска в социологии: опыт исследования молодежи. М.: Мысль, 2007. [Zubok Yu.A. (2007) The Phenomenon of Risk in Sociology: The Youth Research Experience. Moscow: Mysl’. (In Russ.)]

7. Зудина А.А. «Не работают и не учатся»: молодежь NEET на рынке труда в России // Мир России. 2019. Т. 28. №1. С. 140–160. DOI: 10.17323/1811-038X-2019-28-1-140-160. [Zudina А.A. (2019) The NEET Youth in the Russian Labor Market. Mir Rossii [Universe of Russia]. Vol. 1. No. 28. P. 140–160. (In Russ.) DOI: 10.17323/1811-038X-2019-28-1-140-160.]

8. Иванов Е.А., Исаев Л.М. О методике оценки текущего состояния и прогноза социальной нестабильности в странах Центральной Азии // Полис. Политические исследования. 2019. №2. С. 59-78. https://doi.org/10.17976/jpps/2019.02.05. [Ivanov E.A., Isaev L.M. (2019) On Methods of Estimating Current Condition and of Forecasting Social Instability in Central Asia. Politicheskie issledovaniya [Polis. Political Studies]. No. 2: 59–78. (In Russ.)]

9. Константиновский Д.Л., Вознесенская Е.Д., Чередниченко Г.А., Хохлушкина Ф.А. Образование и жизненные траектории молодежи: 1998–2008 годы. М.: ИС РАН, 2011. [Konstantinovsky D.L., Voznesenskaya E.D., Cherednichenko G.A., Khokhlushkina F.A. (2011) Education and Life Trajectories of Youth: 1998 - 2008. M: IS RAN. (In Russ.)]

10. Конюхова Т.В., Конюхова Е.Т. Изучение проблемы успеха и успешности личности в контексте междисциплинарного подхода // Известия Томского политехнического университета. 2009. № 6. С. 112–116. [Konyukhova T.V. (2009) The Study of Success and Personal Success in the Context of Multidisciplinary Approach. Izvestiya Tomskogo politekhnicheskogo universiteta [Bulletin of the Tomsk Polytechnic University]. No. 6. P. 112–116. (In Russ.)]

11. Кузьминых В.Н. Жизненный путь в контексте эволюции социальной теории // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского: Серия «Социальные науки». 2008. Т. 4. № 12. С. 37–42. [Kuzminykh V.N. (2008) Life Course in Social Theory Evolution Context. Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo. Seriya: Social'nye nauki [Bulletin of the National Research Lobachevsky State University of Nizhnii Novgorod: Series "Social Sciences"]. Vol. 4. No. 12: 37–42. (In Russ.)]

12. Плюснин Ю.М., Позаненко А.А., Жидкевич Н.Н. Отходничество как новый фактор общественной жизни // Мир России. 2015. № 1. С. 35–71. [Plusnin Yu., Pozanenko A., Zhidkevich N. (2015) Seasonal Work (Otkhodnichestvo) as a New Social Phenomenon in Modern Russia. Mir Rossii [Universe of Russia]. Vol. 1. No. 24. P. 35–71. (In Russ.)]

13. Радаев В.В. Миллениалы на фоне предшествующих поколений: эмпирический анализ // Социологические исследования. 2018. № 3. С. 15-33. DOI: 10.7868/S0132162518030029. [Radaev V.V. (2018) Millenials Compared to Previous Generations: An Empirical Analysis. Sotsiologicheskie Issledovaniya [Sociological Studies]. No. 3: 15–33. (In Russ.)]

14. Торотоева А.М. Дауншифтинг как альтернативная модель успешности. (Обзор) // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Серия 11: Социология. 2020. №2. С. 18–26. DOI: 10.31249/rsoc/2020.02.03. [Torotoeva A.M. (2020) Downshifting as an Alternative Model of Success. (Review). Social'nye i Gumanitarnye Nauki. Otechestvennaya i Zarubezhnaya Literatura. Seriya 11: Sociologiya [Social Sciences and Humanities. Domestic and Foreign Literature. Series 11: Sociology]. No. 2: 18–26. (In Russ.)]

15. Тощенко Ж.Т. Прекариат: от протокласса к новому классу: монография. М.: Наука, 2018. [Toschenko Zh.T. (2018) Precariat: From Protoclass to New Class. Мoscow: Nauka. (In Russ.)]

16. Чередниченко Г.А. Образовательные и профессиональные траектории молодежи: исследовательские концепты // Социологический журнал. 2013. № 3. С. 53–74. [Cherednichenko G.A. (2013) The Education and Professional Trajectories of Young People: Research Concepts. Sotsiologicheskij Zhurnal [Sociological journal]. No. 3: 53–74. (In Russ.)]

17. Ядов В.А. Социальный ресурс индивидов и групп как их капитал: возможность применения универсальной методологии исследования реального расслоения в российском обществе // Кто и куда стремится вести Россию? / Под ред. Т.И. Заславской. М.: МВШСЭН, 2001. С. 310–319. [Yadov V.A. (2001) Social Resource of Individuals and Groups as Their Capital: An Applicability of the Universal Methodology of the Study of Real Stratification in Russian Society. Where Is Russia Going? Ed. by T.I. Zaslavskaya. Moscow: MVSHSEN: 310-319. (In Russ.)]

18. Ядова М.А. Образовательные и профессиональные стратегии постсоветской молодежи // Россия и современный мир. 2017. №2. С. 91–104. DOI: 10.31249/rsm/2017.02.06. [Yadova M.A. (2017) The Educational and Professional Strategies of the Post-Soviet Youth. Rossiya i Sovremennyj Mir [Russia and the Contemporary World]. No. 2. P. 91–104. (In Russ.)]

19. Allen K.R., Blieszner R., Roberto K.A. Perspectives on Extended Family and Fictive Kin in the Later Years: Strategies and Meanings of Kin Reinterpretation // Journal of Family Issues. 2011. Vol. 9, No. 32. P.1156-1177. DOI: 10.1177/0192513X11404335.

20. Baizan P., Michielin F., Billari F.C. Political Economy and Life Course Patterns: The Heterogeneity of Occupational, Family and Household Trajectories of Young Spaniards // Demographic Research. 2002. Vol. 6. No. 8. P. 190-240. DOI: 10.4054/DemRes.2002.6.8.

21. Basit T.N. «My Parents Have Stressed That Since I Was a Kid»: Young Minority Ethnic British Citizens and the Phenomenon of Aspirational Capital // Education Citizenship and Social Justice. 2012. Vol. 7. No. 2. P. 129-143. DOI: 10.1177/1746197912440857.

22. Bauman Z. Intimations of Postmodernity. L.: Routledge, 1992.

23. Beck U. Risk Society: Towards a New Modernity. L.: Sage, 1992.

24. Bonnet E., Pietropaoli K., Verley E. S’insérer dans l’emploi et s’engager dans le travail: Parcours types de réussite des sortants de l’enseignement professionnel // Formation emploi. 2018. No. 2. P. 143–166.

25. Bourdieu P. Le Sens pratique. Paris: Minuit, 1979.

26. Carsten J. After Kinship. Cambridge: Cambridge University press, 2004. DOI: 10.1017/CBO9780511800382.

27. Castells M. The Rise of the Network Society. Malden, Mass.: Wiley-Blackwell, 2012. DOI: 10.1002/9781444319514.

28. Chambers D. A Sociology of Family Life: Change and Diversity in Intimate Relations. Cambridge: Polity, 2012.

29. Consequences of 9/11 and the War on Terror on Children’s and Young Adult’s Mental Health: A Systematic Review of the Past 10 Years / Rousseau С., Jamil U., Bhui K., Boudjarane M. // Clinical Child Psychology and Psychiatry. 2015. Vol. 20. No. 2. P. 173–193. DOI: 10.1177/1359104513503354.

30. COVID-19: Working with and for Young People: Compact for Young People in Humanitarian Action / ActionAid, WHO, UNIСEF, et al. 2020. N.-Y., Geneva: INFPA, IFRC. URL: https://www.unfpa.org/sites/default/files/resource-pdf/COMPACTCOVID19-05.pdf (accessed 15.12.2020).

31. Elder G.H. Jr. Perspectives on the Life Course. Life Course Dynamics / Ed. by G.H. Elder Jr. Ithaca: Cornell University Press, 1985.

32. Esping-Andersen G. The Three Worlds of Welfare Capitalism. Cambridge: Polity Press, 2015.

33. Globalization, Uncertainty and Youth in Society / Blossfeld H.P., Klijzing E., Mills M., Kurz K. L., N.Y.: Routledge, 2005.

34. Honwana A. The Time of Youth: Work, Social Change, and Politics in Africa Sterling. VA: Kumarian Press, 2012.

35. L'Afrique des individus itinéraires citadins dans l'Afrique contempraine (Abidjan, Bamako, Dakar, Niamey). Ed. by A. Marie. P.: Kathala, 1997.

36. Lesthaeghe R. The Second Demographic Transition in Europe: An Interpretation. Bruxelles: Vrije Universiteit, 1991.

37. Li T., Wong P. Youth Social Withdrawal Behavior (Hikikomori): A Systematic Review of Qualitative and Quantitative Studies // Australian and New Zealand journal of psychiatry. 2015. Vol. 49. No. 7. P. 595–609. DOI: 10.1177/0004867415581179.

38. Mainiero L.A., Sullivan S.E. The Opt-Out Revolt: Why People Are Leaving Companies to Create Kaleidoscope Careers. Mountain View (CA): Davies-Black, 2006.

39. Munive J. The Army of «Unemployed» Young People // Young. 2010. Vol. 18. No. 3. P. 321–338. DOI: 10.1177/110330881001800305.

40. O’Brien M.L., Eger M.A. Suppression, Spikes, and Stigma: How COVID-19 Will Shape International Migration and Hostilities toward It // International Migration Review. 2020. Nov 26. P. 1–20. DOI: 10.1177/0197918320968754.

41. Oliart P., Feixa C. Introduction: Youth Studies in Latin America: On Social Actors, Public Policies and New Citizenships // Young. 2012. Vol. 20. No. 4. P. 329–344. DOI: 10.1177/110330881202000402.

42. Orgad Sh. The Cruel Optimism of «The Good Wife»: The Fantastic Working Mother on the Fantastical Treadmill // Television and New Media. 2017. Vol. 18. No. 2. P. 165–183. DOI: 10.1177/1527476416652483.

43. Oshima M. The Transition from School to Work: The Role of Job Placement Assistance Provided by Schools // Social Science Japan Newsletter. 2012. No. 47. P. 22–25.

44. Peatrik A.-M. Towards an Anthropology of Youth in Africa // Ateliers d'anthropologie. 2020. No. 47. URL: https://journals.openedition.org/ateliers/12620 (accessed 15.03.2020). DOI: 10.4000/ateliers.12620.

45. Portes A. Social Capital: Its Origins and Applications in Modern Sociology // Annual review of sociology. 1998. Vol. 24. P. 1-24.

46. Quand l’École est finie: Premiers pas dans la vie active / coord. par P. Rouaud, O. Joseph. P.: Céreq, 2014.

47. Reguillo R. Memories of the Future: The Mara: Contingency and Affiliation with Excess. 2012 // Young. Vol. 20. No. 4. P. 345–355. DOI: 10.1177/110330881202000403.

48. Robette N. The Diversity of Pathways to Adulthood in France: Evidence from a Holistic Approach // Advances in Life Course Research. 2010. Vol. 15. No. 2–3. P. 89–96. DOI: 10.1016/j.alcr.2010.04.002.

49. Sahlins M. What Kinship Is – and Is Not. Chicago: University of Chicago press, 2013.

50. Schor J.B. The Overspent American: Upscaling, Downshifting and the New Consumer. New York: Basic Books, 1998.

51. Serracant P. The Impact of the Economic Crisis on Youth Trajectories: A Case Study from Southern Europe // Young. 2015. Vol. 23. No. 1. P. 39–58. DOI: 10.1177/1103308814557398.

52. Simpson B. Bringing the «Unclear» Family into Focus: Divorce and Re-Marriage in Contemporary Britain // Man. 1994. Vol. 4. No. 29. P. 831-851.

53. Standing G. The Precariat: The New Dangerous Class. London: Bloomsbury, 2011.

54. Suzuki F. Marrying Late or not at All: Сhanging Life Course Choices among Young Women in Japan // Social Science Japan Newsletter. 2012. No. 47. P. 17–21.

55. Tarrius A., Missaoui L., Qacha F. Transmigrants et nouveaux étrangers. Toulouse: Presses univ. du Mirail, 2013.

56. Viazzo P.P., González Díez J. Les «nouvelles formes de famille» en Italie: Entre convergences morphologiques et persistances culturelles // Ethnologie française. 2016. Vol. 2. No. 162. P. 219-228.

57. Walther A. Regimes of Youth Transitions: Choice, Flexibility and Security in Young People’s Experiences across Different European Contexts // Young. 2006. Vol. 2. No. 14. P. 119–139. DOI: 10.1177/1103308806062737.

58. Yoshida T. The Impact of a Woman’s First Job and Non-Regular Employment on Marriage Timing // Social Science Japan Newsletter. 2012. No. 47. P. 9–12. DOI: 10.1111/jomf.12224.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести