Везде
Социoкультурные травмы современного российского общества
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Социoкультурные травмы современного российского общества
Аннотация
Код статьи
S013216250017543-0-1
DOI
10.31857/S013216250017543-0
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Волков Юрий Григорьевич 
Должность: директор; научный руководитель
Аффилиация:
Южнороссийский филиал ФНИСЦ РАН
Институт социологии и регионоведения ЮФУ
Адрес: Российская Федерация, Ростов-на-Дону
Выпуск
Номер 3
Страницы
13-23
Аннотация

Статья посвящена проблеме влияния социокультурных травм россиян на ресурсность общественного развития. Обосновывается значимость влияния долговременных социокультурных травм как факторов, тормозящих процессы развития российского общества. Дается анализ понятия «социокультурная травма» и его использования в современной социологической науке, рассматриваются основные методологические установки в изучении этого феномена в объективистской парадигме и в парадигме социального конструктивизма, показывается их различие и исследовательский потенциал. На основе наиболее травматичных событий истории российского общества, рассматривается их непосредственное влияние на социальные настроения и поведение россиян. Акцентируется роль социокультурной среды в конструировании образа травмы в коллективных коммеморациях и его трансляции. Автор обосновывает травматическое воздействие состояния неопределенности относительно настоящего и будущего как фактор деструктивного влияния на социальное настроение россиян. Показано, что травмированность россиян социальными изменениями и эффектами социально-экономических кризисов находит проявление в распространении социального пессимизма и неверия в возможность постановки и достижения конструктивных целей, в частности, целей развития на индивидуальном и коллективном уровне. Автор приходит к выводу, что непроработанные социокультурные травмы являются факторами, препятствующими общественному развитию и формированию личностной социальной креативности у россиян.

Ключевые слова
социокультурная травма, неопределенность, коммеморация, системная трансформация, развитие, креативность, детравматизация, социокультурная среда
Классификатор
Получено
29.03.2022
Дата публикации
28.03.2022
Всего подписок
11
Всего просмотров
81
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
1 Введение. Одной из важнейших проблем современного российского общества является обеспечение интенсивного социально-экономического и культурного развития. Большую роль здесь играют институциональные и социоструктурные факторы, которые могут способствовать развитию социума. Наряду с ними немаловажное значение имеют духовная атмосфера в обществе, социальное настроение и социокультурный контекст происходящих процессов. Духовное состояние общества во многом зависит от следов давнего и недавнего прошлого, зафиксированных в социальных и культурных травмах. Наличие подобных травм оказывает в той или иной степени деструктивное воздействие на общественную атмосферу. Поэтому приобретает большое значение актуальность исследование травматического состояния общества: оно представляет серьезный научный и социально-практический интерес и заслуживает внимательного рассмотрения.
2 Понятия «социальная травма» и «культурная травма» вошли в научный оборот в первую очередь благодаря трудам П. Штомпки. Общеизвестно, что негативные и травматичные события в жизни как отдельного человека, так и социума, оставляют после себя болезненный долговременный след. Это фиксируется в культуре, в определенных деформациях общественных отношений, закрепившихся на уровне коллективной ментальности социальных фобиях и комплексах, находящих выражение в массовом и индивидуальном поведении.
3 Исследование социокультурных травм и их влияния на общество актуально для российской социологической науки. Осуществляемая в последние десятилетия трансформация социальных институтов ставит на повестку дня изучение всех факторов, могущих тормозить развитие общества, деформировать его траекторию, снижать мотивации населения к созидательной деятельности. Относительная инертность социокультурной сферы в сравнении с другими сферами общественной жизни обусловливает то, что идущие в ней процессы разворачиваются медленнее и отстают во времени от институциональных реформ. Институциональная структура изменяется в соответствии с запросами развития общества, а социокультурный контекст этих изменений может им не соответствовать. Одним из факторов, тормозящих развитие, является влияние социокультурных травм.
4 Социокультурная травма: методологические подходы к исследованию. В современной социологической науке используется несколько понятий, связанных с травмой: «культурная травма», «социальная травма», «социокультурная травма». Все они имеют своим референтом результат некоторого социального процесса, негативно сказавшийся на жизни общества. Может сложиться впечатление, что эти понятия совершенно синонимичны, но в них фиксируются различные смысловые акценты. Если понятие «социальная травма» описывает, как нам представляется, событие или процесс, указывая прежде всего на масштабы его влияния (всё общество) и его общественную сущность, то «культурная травма» подчеркивает воздействие травмирующего события на коллективную идентичность [Айерман, 2013]. При этом, необходимо действие ряда факторов. По мысли Н. Смелзера, культурная травма представляет собой «захватывающее и подавляющее событие, которое подрывает или подавляет один или несколько ключевых элементов культуры или культуру целиком» [Smelser, 2004: 38].
5 Н. Смелзер и П. Штомпка полагают, что основной акцент нужно делать на объективном событии, ставшем непосредственной причиной травмы. По определению Штомпки, под такого рода травмой понимается «социальная трансформация», в основе которой лежат «длительные, непредвиденные, отчасти неопределяемые, имеющие непредсказуемый финал процессы, приводимые в движение коллективным агентством (agency) и возникающие в поле структурных опций (ограниченных возможностей действия), унаследованных в результате ранних фаз указанных процессов» [Штомпка, 2001: 6-7]. Такие процессы имеют не только объективный характер, проявляющийся в длительно существующих изменениях в структурных образованиях общества, но и – прежде всего – субъективный, связанный с самоощущением людей: «Разговор об обществе травмы — это разговор в макросоциологических категориях, однако само по себе понятие «травма» — очень «человеческое» понятие, отсылающее к ценностям милосердия и сострадания и неявно указывающее на ценность целостности. Человек общества травмы — «раненая» личность с деформированной жизненной траекторией и, самое главное, с урезанным самосознанием в том, что касается собственной личностной… ценности» [Волков, 2019: 371].
6 Позиция Штомпки в исследовании социокультурной травмы как феномена может быть охарактеризована как близкая к социологическому объективизму, поскольку в его рассмотрении травма выглядит как результат определенных длительных объективных социальных процессов. Такая методологическая позиция позволяет фиксировать внимание исследователя на объективных факторах, ставших причиной травмы, и оценивать в контексте действия этих факторов ситуацию в обществе на макросоциологическом уровне. Эта перспектива привлекательна для изучения социальных структур и процессов, в частности, системных институциональных трансформаций, что особенно актуально для понимания проблем современного российского общества, как, впрочем, и других обществ на постсоветском пространстве.
7 В то же время в арсенале современной социологической науки имеется и альтернативная методология исследования социокультурной травмы, базирующаяся на концепции социологического конструктивизма. В этом ключе социология культурной травмы разрабатывалась Р. Айерманом и Дж. Александером, исследовавшими феномен не столько как коллективное переживание, сколько как факт социокультурного конструирования. Такая методология дает возможность глубже проникнуть в субъективное измерение социокультурной травмы, что отчасти сближает ее с психоанализом. Но если психоаналитические исследования касаются психологических механизмов воздействия травмирующего события на личность и общество, то социологический конструктивизм фиксирует внимание на воздействие социокультурной среды, которая может усиливать, смягчать или деформировать его, спонтанно или целенаправленно (если это касается акторов), конструируя социокультурную травму. Это осуществляется посредством управляемого публичного дискурса, коммеморативных практик, направленных на актуализацию или, напротив, затушевывание переживаний по поводу травмирующих событий прошлого и настоящего.
8 Согласно Александеру, социокультурная травма должна рассматриваться прежде всего как продукт социокультурного конструирования, в ходе которого происходит формирование и переформатирование коллективной идентичности. Травма сама по себе в таком рассмотрении предстает как процессуальный феномен, предполагающий некоторый лаг между объективным травмирующим событием и его репрезентацией в культуре.
9 Мы полагаем, что оба подхода к исследованию феномена социокультурной травмы ценны и актуальны. Не стоит объяснять, насколько важно исследование объективных факторов травм, как и роль субъективных факторов в конструировании социокультурных травм, которая, в сущности, связана с проблемой интерпретации объективных событий. Интерпретации могут разниться в зависимости от интерпретирующего субъекта, индивидуального или группового, его ценностных ориентаций, установок и интересов. Да и спонтанное конструирование образа травмы зависит от состояния социокультурной среды, которое, несмотря на инертность, способно к изменениям. Таким образом, мы попытаемся использовать оба подхода.
10 Объективные факторы формирования социокультурных травм россиян. Рассмотрим объективные процессы и события в жизни российского общества, послужившие факторами формирования социокультурных травм. Разумеется, наиболее масштабные из них носят зачастую геополитический характер. Особенно характерен травматизм для истории ХХ века, на осмыслении и принятии уроков которого основывается современное общество. Результатом многочисленных травм становится деформация коллективной идентичности, связанная с неизжитостью травматогенных событий, искажением социальной памяти. Стремление вытеснить трагические события из памяти, о котором много говорит психоанализ, чревато утратой связи с прошлым, без которой невозможна нормальная идентичность.
11 В монографиях Ж.Т. Тощенко представлена инновационная макросоциологическая концепция, базирующаяся на выделении особого типа обществ, долговременно «переключившихся» на травматические социальные процессы, в особую категорию, обозначенную им посредством вводимого им термина «общество травмы»: «Трактовки происходящих деформаций... можно расширить до понятия „общество травмы“, если иметь в виду противоречивый, турбулентный и деформированный характер общественных процессов, когда анализ происходящих изменений в мире и в конкретных обществах имеет огромный смысл с точки зрения объяснения и понимания сущности реальных преобразований (катастроф)» [Тощенко, 2020: 25]. Критерием принадлежности некоего общества к «обществам травмы» выступает не столько специфика травмировавших общество факторов, сколько то состояние, к которому их действие в совокупности привело. Ж.Т. Тощенко полагает, что это состояние характеризуется высокой степенью дезорганизации, воспроизводством устойчивых деформаций, неопределенностью и непрогнозируемостью, что имеет своим неизбежным эффектом нисходящее развитие, то есть деградацию. И именно эта особенность является критерием, позволяющим отличить «общество травмы» от других типов обществ, эволюционирующих в своем развитии или находящихся в процессе радикальных (революционных) преобразований.
12 Концепция Ж.Т. Тощенко, как видно из его типологии модальностей развития, не концентрирует внимание на травматогенности революционных, радикальных трансформаций общества, хотя, с нашей точки зрения, ее отрицать невозможно. Однако можно согласиться с тем, что радикальное преобразование, хотя по определению является для общества стрессом, в ряде ситуаций становится необходимым и неизбежным выходом из состояния затяжной стагнации или упадка. Потенциальная травматогенность таких преобразований не может быть оценена заранее, как и их социальная цена, которая чаще всего бывает очень высока. Но в ряде ситуаций тот скачок в восходящем развитии, который приносит радикальная трансформация общества, объективно стоит таких издержек и усилий.
13 Для России ХХ век был веком многочисленных революций и войн, повлекших за собой не только огромное количество физических жертв, но и целый ряд других разрушительных последствий на уровне как национальной экономики, так и культурной ментальности народа. Великая Отечественная война – наиболее травматичный период истории советского и российского общества, по причине огромного числа людских потерь, масштаба разрушений, причиненных народному хозяйству и экономике. Восстановление разрушенных городов и населенных пунктов было осуществлено в кратчайшие сроки на волне высочайшего духовного подъема, вызванного Победой. Это грандиозное событие способствовало исцелению социокультурной травмы, нанесенной войной. Послевоенные годы стали периодом максимальной интеграции общества и социального оптимизма.
14 Не будем упускать и тот факт, что у огромных достижений советского общества эпохи индустриализации существовала и трагическая – теневая – оборотная сторона: годы массовых репрессий, унесшие множество жизней, исковеркавшие не меньшее множество и посеявшие страх, сохранившийся в коллективном подсознании народа на долгие годы. Практиковавшиеся в то время отказы от друзей и родственников, осужденных по политическим обвинениям, в большинстве случаев основанным на доносах и оговорах в процессе следствия, способствовали ослаблению семейных, родственных и в целом горизонтальных социальных связей. «Кратно возросший масштаб репрессий способствовал формированию атмосферы всеобщей подозрительности и недоверия» [Якимов, 2020: 207].
15 И хотя доверие к государству и его политике у рядовых граждан было настолько велико, что даже эти трагические события не смогли его поколебать, нанесенная ими травма была глубока, тем более что об этом нельзя было ни говорить, ни писать, и таким образом данные факты выпали из социальной рефлексии, но не были забыты. Они остались в бессознательном слое коллективной ментальности в виде фобий, взаимного недоверия, настороженного отношения к государственной власти, социально-политической индифферентности, социального эскапизма.
16 В 1990-е гг. российское общество пережило начальную фазу трансформации, которая, не являясь классической революцией «снизу», была инициирована правящими элитами или их частью для коренной перестройки структуры и модели функционирования всех системообразующих общественных институтов. Необходимость системных изменений в позднесоветском обществе к тому времени объективно назрела, однако сам сценарий их осуществления, «шоковая терапия» в экономике, резко ударившая по благосостоянию и уровню жизни людей, привыкших полагаться на заботу и опеку со стороны государства, не предупрежденных о том, какой ценой придется платить за реформы, стал большим потрясением для большинства населения. Ощущение экзистенциальной безопасности, поддерживавшееся и культивировавшееся в советском обществе длительное время, доверие к государству и ощущение единства, сращенности с ним, уверенность в завтрашнем дне, естественно присущая послевоенным поколениям советских людей, – всё это рухнуло и рассыпалось за считанные годы. Не нужно забывать, что значительное число советских людей разделяли коммунистические убеждения и верили в реальность перспектив, рисуемых государственной пропагандой, а другая значительная часть, имитировавшая приверженность тем же убеждениям, все-таки едва ли была готова заплатить за изменения резким падением доходов, задержками зарплат и пенсий, социальной маргинализацией, утратой профессиональной идентичности ради физического выживания семей, распадом единого государства на множество суверенных постсоветских республик, актуализацией межнациональной розни, возникновением на постсоветском пространстве «горячих точек», в которых нашло свою гибель множество людей.
17 Многочисленные травматогенные события российской истории ХХ века в значительной мере определили облик общества, черты коллективной ментальности, особенности социального поведения россиян. И в настоящее время сохраняются следы этих «поломок», проявляющиеся не только в слабости социальной горизонтали, индифферентности, социальном эскапизме, но и в своеобразной «зацикленности» на проблемах прошлого, тоске массового сознания по «жёсткой руке», продолжающихся ожесточенных публичных дискуссиях по поводу того, как правильнее интерпретировать давние трагические события.
18 По мнению американского культуролога К. Карут, социокультурная травма трансформирует восприятие обществом исторического времени. Прошлое, содержавшее травматогенные события, не уходит из настоящего, травма фиксирует его, прочно привязывая к настоящему, в силу чего прошлое продолжает существование несмотря на то, что объективная ситуация давно изменилась. Травма неизбежно репрезентируется в культуре посредством описания и «голоса травмы». Культурное описание травмы конструируется как безличная вербальная репрезентация травмирующего прошлого в текстах посттравматической культуры. Что касается «голоса травмы», то под ним Карут понимает постоянную память о происшедшем, всплывающую на индивидуальном уровне в виде снов, художественных образов и навязчивых повторяющихся действий [Caruth, 1996: 3]. Тем самым реальность прошлого, содержащая травматическое событие, воспроизводится в переживаниях и повседневных практиках, в которых травма «проговаривается» за пределами социальной рефлексии.
19 Здесь уместно вспомнить о социальном конструктивизме и о том, что социокультурная травма несводима к самому объективному трагическому событию, с которым она связана. Трагическое событие само по себе исчезает в водовороте времени, но социокультурная среда еще долго хранит, воспроизводит и умножает его образ. Она аккумулирует или, напротив, размывает и аннигилирует события, способные конституироваться в субъективную реальность травмы. Индивидуальные акторы имеют дело не с объективными событиями, пережитыми не ими самими, а с культурной конструкцией, сформированной спонтанно социокультурной средой и/или целенаправленной деятельностью политических элит, стремящихся задать обществу ту или иную определенную модель исторической памяти, которая может быть в большей или меньшей степени травматической. Поэтому всегда есть альтернатива – актуализировать травматические воспоминания или затушевывать их, наращивать связанную с ними напряженность или стараться ее смягчить. Социокультурная травма чаще всего связана с каким-либо социальным противостоянием, актуализация памяти о травмировавших событиях неизбежно приводит не только к новому витку «проговаривания» или переосмысления давних или недавних событий, но и к новой репрезентации их в настоящем – к актуализации противостояния, пусть и на уровне публичного дискурса. Социокультурная травма не тождественна травматогенным событиям, приведшим к ее возникновению, хотя и связана с ними. Это отображение, фиксированный «портрет» события в социальной памяти и коллективной имагинации. Ракурс и колорит этого портрета относительно изменчивы, это культурная конструкция, а не точная копия события. И способы ее изживания могут различаться. Можно стремиться «проговорить» травму, многократно и впечатляюще выразить ее в художественных образах литературных произведений, живописи, кинофильмов. Это тот путь, который обычно выбирает большое искусство, поскольку именно в художественном выражении переосмысление трагических событий в их проекции на личные судьбы героев может быть достигнут катарсис – цель творчества.
20 Другой способ – переконструировать социокультурную травму так, чтобы события воспринимались не столько как травмирующие, сколько как преодоленные и побежденные драматические трудности. Иначе говоря, смысловой акцент может быть перенесен с трагических моментов на моменты преодоления и социальной интеграции. На этом пути тоже происходит проговаривание и изживание травмы, однако такой способ не разъединяет, а, напротив, может интегрировать социум на основе пережитой сообща коллективной беды и опыта ее совместного преодоления. Примером такого подхода может служить известная в настоящее время акция «Бессмертный полк», в которой участники ежегодно возвращаются к коллективному переживанию социокультурной травмы, вспоминают погибших героев, но акцент при этом делается на общность и солидарность победивших и их живых потомков.
21 Травматичность социальной неопределенности. Вернемся к тому, что социокультурная травма и ее переживание зависит не только от особенностей процессов коллективной коммеморации, но и от объективных факторов, на которые указывает П. Штомпка, а несколько иначе и применительно к российскому обществу – Ж.Т. Тощенко. Как мы говорили выше, современное российское общество в своем социально-экономическом и культурном развитии прошло фазы, объективно весьма травматичные для общественного сознания, и в значительной мере события, вызвавшие травмы, всегда нуждаются в социальной – и социологической – рефлексии. От специфики этой рефлексии, ее акцентов многое зависит. Но в любом случае, даже если рефлексия запаздывает, социум ощущает и воспринимает травматическое событие.
22 Напомним, что П. Штомпка, введя понятие культурной травмы, имел в виду объективное разрушительное состояние польского общества, связанное с последствиями социалистических институциональных преобразований. Объективно травматичным является и состояние российского общества после трансформации. По мнению Тощенко, из-за действия ряда факторов, и прежде всего субъективных – недостаточной управленческой компетентности инициаторов реформ, превалирования в процессе преобразований частногрупповых экономических интересов, а не потребностей общества как целого, – у современного российского общества изменилась сама модальность развития, и оно приобрело нисходящую направленность в силу деформации траекторий социальных изменений. Такая деформация, возможно, связана с утратой определенности относительно стратегии общественного развития, что вызвано дефицитом теоретического обоснования направленности трансформационных процессов. Результатом таких принимаемых как бы вслепую стратегий становится объективная социальная неопределенность, понимаемая как хаос, отсутствие внятных ориентиров и концепций развития, а в конечном счете – отказ от целей развития вообще, переход к концепции «сырьевой базы» мировой экономики как сверхдержавы, геополитический статус которой определяется обладанием эксклюзивными природными ресурсами.
23 Такого рода неопределенность связана с отсутствием четкой научно обоснованной пошаговой программы преобразований, расплывчатым сценарием дальнейшего развития, следование которому вполне может оказаться малоэффективным. Более того, сами по себе реформы не могут не продуцировать неопределенность на начальных этапах, поскольку речь идёт о радикальной смене всех ключевых институтов общества – экономических, политических, правовых, а это означает неизбежность процесса временной деинституционализации общества, то есть аномии, смены основных социальных ценностей. Этот процесс порождает растерянность и разочарование людей в прежних ценностях и нормах, которые уже не работают. А именно нормы и ценности задают определенность, формируют социальные ожидания. Аномийная по своей природе неопределенность характеризовала российские девяностые годы. В настоящее время общество уже вышло из этого состояния, но его следы в психологии и поведении людей можно наблюдать и сегодня. Это то измерение неопределенности, которое связано непосредственно с российской спецификой реформ.
24 Есть и второй аспект неопределенности. В современном российском обществе, как и в глобальном мире, происходит утрата четких ориентиров социального бытия. Постепенно утрачивается определенность в жизни человека, который в еще недавнем прошлом не знал такой проблемы. И даже, скорее, он сталкивался с противоположной по существу проблемой – ригидностью социально-стратификационной структуры, аскриптивной предопределенностью своего места в ней, невозможностью свободного поиска собственного жизненного пути. Индивид испытывал давление со стороны общества, предопределявшего его жизненный путь, цели и приоритеты, уровень дохода и социальные горизонты. Имея дело с избытком социальной определенности, человек без особого труда мог ориентироваться в жизни, не опасаться будущего, которое обладало достаточной предсказуемостью.
25 Современное общество лишило индивида этой определенности, сдерживавшей его в проектировании будущего, взамен предложило ситуацию неопределенности, когда приходится быть готовым периодически менять профессию, непрерывно дообразовываться, менять место жительства, среду обитания, не надеяться найти опору в социуме. Общество перестало давить на личность, но и переложило на нее бремя свободного самоопределения и ответственности. В современном мире даже индивидуальная идентичность превратилась в проблему, которую индивиду еще надо решить. О росте неопределенности социального бытия свидетельствуют и изменения в социально-классовой структуре современного общества, выразившиеся в формировании нового слоя – прекариата, в который входят так называемые «свободные профессионалы», фрилансеры, не имеющие постоянного работодателя и фиксированного места работы, вынужденные постоянно быть готовыми к любым переездам и переменам. О травматичности такого образа жизни см.: [Тощенко, 2018].
26 Есть и третий аспект неопределенности, обнаруживающий себя в самом современном состоянии науки об обществе. В постклассическую эпоху расшатываются и утрачиваются единые теоретические ориентиры, общественная наука плюрализируется и расщепляется на множество школ и направлений: «Объективная логика глобальных и локальных социальных процессов усложнилась, и сообразно с этим стали сложнее, утратили детерминистскую линейность теоретические концепции общественных наук, отрефлексировавших необходимость, говоря словами Валлерстайна, ''работать с неопределенностью''» [Волков, 2019: 364]. То есть неопределенность социологического знания есть продукт усложнения отражаемого им социума.
27 Таким образом, неопределенность можно рассматривать в трех аспектах: 1) как хаос, возникающий в результате ошибочных действий коллективных агентов и приводящий на траекторию нисходящего развития (в таком случае неопределенность, безусловно, выступает как объективное следствие стратегических и тактических ошибок); 2) как объективное (не зависящее от чьих-либо действий или сценариев) состояние современного общества в глобальном смысле, проистекающее из усложнения социальной реальности, ее многомерности (здесь неопределенность является следствием объективных исторических процессов. Уровень неопределенности тем выше, чем выше уровень сложности феномена.); 3) как характеристику самого социологического знания в постклассическую эпоху.
28 Мы считаем, что все эти аспекты значимы и каждый из них вносит свой вклад в состояние неопределенности, в котором в настоящее время находится российское общество и его отображение в социальном знании. Дефицит внятной концепции развития при очевидности стоящих во весь рост задач повышения технико-технологической конкурентоспособности, болезненное прохождение посттрансформационного периода, быстро и ощутимо выросшее социальное и имущественное неравенство и, самое главное, травмирующий стремительный рост числа живущих в бедности и при этом работающих людей, – перечень негативных реалий сегодняшнего дня можно продолжать. Неопределенность концептуального, стратегического характера через множество разнообразных опосредующих звеньев продуцирует другую неопределенность, которая остро ощущается на субъективном уровне, – неопределенность рядовых акторов относительно завтрашнего дня и более отдаленного будущего.
29 Именно эта неопределенность, являющаяся следствием, непосредственно травматична. И независимо от того, выделяем ли мы «общество травмы» как специфическую модальность развития, состояние, описанное Ж.Т. Тощенко, содержит риски социальной деструкции и является тормозом социально-экономического развития. В своей более ранней работе Тощенко[1998] предлагает концепцию социального настроения, выступающего как «индикатор общего уровня социальной стабильности и устроенности общества», задающий вектор социальных действий индивидов (см.: [Хапова, 2016]). В формирование социального настроения включены, согласно Тощенко, разнообразные факторы человеческой практики; оно не только «непосредственно вплетено в жизнедеятельность» , но и находит воплощение в индивидуальных и коллективных оценках и эмоциях от индивидуального и группового до массового уровня [Тощенко, 1998]. Естественно, что социальное настроение тесно связано с переживаниями в модусе социокультурной травмы: переживание «травмированности» теми или иными событиями и фактами ощущается как негативное, пессимистическое социальное настроение, трудно совместимое с задачами и ценностями развития. Безразличие и социальная апатия не способствуют ориентации на развитие и уничтожают его социально-психологические предпосылки: «Одна из самых ярких отличительных черт общественного настроения – выраженная способность его в одних случаях быть двигателем, побудителем, в других – тормозом социально направленной человеческой деятельности» [Горшков, 2021: 5–6].
30 О социальном пессимизме значительного числа современных россиян свидетельствуют результаты исследования уровня субъективного благополучия населения страны: «Доля субъективно благополучного населения в современной России невелика – она объединяет менее четверти россиян (24%), в то время как доля субъективно неблагополучных охватывает 35% населения, а доля занимающих промежуточное положение составляет 41%» [Горшков, 2019: 10]. Речь идет, в первую очередь, о субъективном переживании уровня своего материального благополучия, состояния здоровья, реализации себя в профессиональном труде и семейной жизни. Но и неуверенность в завтрашнем дне, тревога за будущее своих близких становятся факторами нарастания пессимистических социальных настроений: «Постоянная концентрация в течение длительного кризисного периода негативных явлений в жизни общества вызвала в достаточно широких слоях населения рост социального разочарования, еще большее ослабление оптимистичности сознания граждан. Нарастание пессимистических настроений было стимулировано не только реальным ухудшением условий жизни населения, но и возникшим за ним безрадостным образом будущего, ощущением масштабности и серьезности нарастающих кризисных явлений. По мере развития этих ощущений снизилась уверенность граждан в своей способности противостоять усилившимся негативным процессам и реализовать жизненные цели. Увеличилось количество людей, которые не способны ни убедительно сформулировать свои цели, в полной мере определить их смысл и содержание, ни представить, прикинуть или обозначить даже свои ближайшие перспективы» [Козырева, Смирнов, 2020: 190–191].
31 На социальное настроение существенно влияют и социокультурные конструкты, спонтанно или целенаправленно возникающие на почве общественной коммеморации объективных событий прошлого, несущих в себе травматический потенциал. Любая неизжитая, непроговоренная, недетравматизированная социокультурная травма препятствует стратегиям развития, так как их реализация невозможна без подлинной, а не имитативной, интеграции общества вокруг конструктивных целей. Социум, не изживший своих травм, вынужденно концентрирует свое внимание на них, ибо травма – в понимании классиков психоанализа, эта концепция восходит еще к З. Фрейду – характеризуется непреодолимой тягой к повторению былого травмировавшего переживания. Общество воспроизводит свои старые травмы, переживая их снова и снова в неспособности выработать окончательное решение в интерпретации этих событий, изжить травму и освободиться от нее. Наличие образа травмы в коллективных коммеморациях заставляет общество фиксировать внимание на прошлом и его нерешенных проблемах, а не на будущем и его насущных задачах.
32 Резюме. Для нормального, а тем более интенсивного развития общества необходима целостность процессов социальной коммеморации, приоритетность интересов настоящего и будущего, спокойное и гармоничное восприятие событий прошлого, снижение социальной напряженности в отношении к былым социокультурным травмам. П. Штомпка подчеркивал, что в восприятии людей образ травмы ассоциируется с утратой контроля над собственной жизнью и жизнью близких, невозможностью влиять на события, с иноприродным вторжением в нормальный ход жизнедеятельности. С этим связано, что, во-первых, человек испытывает неконтролируемый страх перед травматичными событиями прошлого, во-вторых, неосознанно тяготеет к их повторению в настоящем. Тем самым у людей, подверженных влиянию социокультурной травмы, возникает неосознаваемый болезненный интерес к прошлому, увязание в нем, ощущение неизбежности возвращения травматического события в будущем и необходимости заранее адаптироваться к нему.
33 Публичный дискурс о социокультурных травмах конструирует образы прошлого, помогает обществу их изживать, освобождаться от негативных сценариев будущего, связанных с вынужденным неосознаваемым повторением травматических событий. Негативные эмоции, переживания, ожидания, связанные с возможным повторением травматического сюжета, необходимо подвергнуть рациональному анализу, переосмыслению, в ходе которого должен выявиться и акцентироваться позитивный опыт преодоления трудностей.
34 Общество не может изменить свое лицо, не осмыслив и не оценив в рациональном ключе свое прошлое. Рационализация, анализ – единственный путь к освобождению от преследующих общественное сознание образов травмы. В то же время наличие противоречащих друг другу, конфликтующих социокультурных конструктов памяти о травматичном прошлом, создаваемых стихийно или целенаправленно различными социальными группами, политическими элитами, не позволяет освободиться от травмы, актуализируя ее посредством превращения в предмет публичных дискуссий и тем самым возвращая общество к культурному противостоянию, поляризуя его, оттягивая публичное внимание и силы от проблем настоящего и будущего.
35 Большое негативное влияние имеют и ошибки в процессе социального конструирования прошлого, проработки травм, и тем более манипулирование образами прошлого, исторической памятью в частногрупповых целях и интересах.
36 Социальные и культурные травмы препятствуют и формированию креативного типа личности, столь необходимого для успешного и эффективного социального развития в условиях современности, о чем мы говорили выше. Такая личность как социальный тип предполагает цельность и ориентированность на конструктивные цели, ценности профессионализма, социальный оптимизм, уверенность в завтрашнем дне, светлый образ будущего. Сформировать такую личность под гнетом травматичных представлений и образов, вне здоровых горизонтальных социальных связей, атмосферы взаимного доверия, в ситуации острого социального и имущественного неравенства просто невозможно. Преодоление травм является необходимым условием выхода за пределы ограничений, накладываемых детерминацией прошлого, а это, в свою очередь, необходимо для интенсивного социально-экономического, технологического, культурного развития.

Библиография

1. Айерман Р. Социальная теория и травма. https://sociologica.hse.ru/data/2013/06/04/1285380221/SocOboz_12_1_07_Eyerman.pdf (дата обращения: 22.10.21)

2. Волков Ю.Г. Общество травмы: поиск пути исцеления (приглашение к дискуссии) // Социологические исследования. 2020. № 9. C. 16-27.

3. Волков Ю.Г. Исцелить травму: Рец. на книгу: Тощенко Ж.Т. Прекариат: от протокласса к новому классу. М.: Наука, 2018 // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Социология. 2019. Т. 19. № 2. С. 364–372.

4. Горшков М.К. К вопросу о социологии массовидных духовных образований (теоретико-методологический аспект) // Социологические исследования. 2021. № 2. С. 3–14.

5. Горшков М.К. О социальных результатах постсоветских трансформаций // Социологические исследования. 2019. № 11. C. 3–17.

6. Козырева П.М., Смирнов А.И. Реализация жизненных целей: субъективные оценки // Россия реформирующаяся: ежегодник: вып. 18 / отв. ред. М.К. Горшков. М: Новый Хронограф, 2020.

7. Тощенко Ж.Т. Общество травмы: между эволюцией и революцией (опыт теоретического и эмпирического анализа). Москва: Издательство «Весь Мир», 2020.

8. Тощенко Ж.Т. Прекариат: от протокласса к новому классу. М.: Наука, 2018.

9. Тощенко Ж.Т. Социальное настроение – феномен современной социологической теории и практики // Социологические исследования. 1998. № 1. С. 21-35.

10. Хапова З.А. Социальное самочувствие: проблемы и противоречия дефиниции в контексте социологического подхода // Вестник Адыгейского государственного университета. Серия 1: Регионоведение: философия, история, социология, юриспруденция, политология, культурология. 2016. №3 (184). С. 88-94.

11. Штомпка П. Социальное изменение как социальная травма// Социологические исследования. 2001. № 1–2. С. 6-16.

12. Якимов К.А. Трансформация общественного сознания советской молодежи в условиях массовых политических репрессий 1937–1938 гг. // Вестник Томского государственного университета. 2020. №188. С. 203-210.

13. Caruth C. (1996) Unclaimed Experience: Trauma, Narrative and History. Baltimore: Johns Hopkins University Press.

14. Smelser N.J. (2004) Psychological trauma and cultural trauma // Alexander J. C., Eyerman R., Giesen B., Smelser N.J., Sztompka P. Cultural trauma and collective identity. Berkeley: UniversityofCaliforniaPress. P. 31–59.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести