Везде
«Переходное поколение»: поколенческая идентичность миллениалов
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
«Переходное поколение»: поколенческая идентичность миллениалов
Аннотация
Код статьи
S013216250018036-2-1
DOI
10.31857/S013216250018036-2
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Петрунина Дарья Сергеевна 
Должность: стажер-исследователь Центра молодежных исследований
Аффилиация: Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» в Санкт-Петербурге
Адрес: Российская Федерация, Санкт-Петербург
Выпуск
Номер 2
Страницы
57-64
Аннотация

Статья посвящена анализу представлений российских миллениалов о своем поколении. В основе теоретических аспектов работы лежат, как классические подходы к изучению поколений, так и современная дискуссия о проживании индивидами глобального и национального опыта в формативные годы. Опираясь на дискурсивный подход Корстена, в работе исследуются нарративы трех возрастных когорт жителей Санкт-Петербурга для описания поколенческой идентичности миллениалов. В результате анализа эмпирического материала выявлен дискурс о переходном характере поколения, осмысляемый информантами в рамках технологий, политического устройства, а также социального и экономического благополучия страны.

Ключевые слова
поколения, поколенческая идентичность, миллениалы, качественная методология, молодежь, Россия
Источник финансирования
Cтатья подготовлена по проекту Центра молодежных исследований «Взросление российской молодежи в XXI веке: поколенческий анализ», реализуемому в рамках Программы фундаментальных исследований НИУ ВШЭ.
Классификатор
Получено
16.02.2022
Дата публикации
18.03.2022
Всего подписок
11
Всего просмотров
58
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
1

Постановка исследовательского вопроса.
2 В последнее время особое внимание уделяется изучению поколения миллениалов – людям, рожденным в период 1980-2000-х, чье взросление пришлось на новое тысячелетие и развитие технологий [Howe, Strauss, 2000]. По мнению исследователей, данное поколение обладает другими поведенческими и ценностными характеристиками, чем предшествующие. В работе В.В. Радаева миллениалы характеризуются через отложенное взросление, “цифровую продвинутость”, большую вовлеченность в досуг, меньшее потребление алкоголя, приверженность к здоровому образу жизни и меньшую религиозность [Радаев, 2019: 65-116]. Эти особенности отражают общие глобальные тренды, приписываемые поколению миллениум в зарубежных исследованиях [Berger, 2017; Dimock, 2019; Bialik, Fry, 2019]. Тем не менее невозможно отрицать некоторую уникальность исторических и культурных событий, происходивших в России в период формативных лет российских миллениалов, что приводит к необходимости учитывать национальный опыт при изучении поколений. В фокусе данной статьи поколенческая идентичность миллениалов, а именно то, как сами молодые люди описывают свое поколение, какими характеристиками и ассоциациями наделяют его представителей, с какими элементами национального и глобального историко-культурного процесса связывают свое поколение.
3

Теоретическая рамка исследования.

4 Поколение представляет собой массовую социальную общность, а именно единство индивидов, включенных в общий, особенный только для них, историко-социальный контекст. Для таких массовых социальных групп, как поколения, характерно наличие связи между индивидами, не находящимися в близких отношениях, при этом их ценности и традиции создаются и развиваются участниками в более мелких социальных группах [Mannheim, 1970: 392, 400]. Единство индивидов внутри поколений обусловлено общим поколенческим сознанием, формируемым в годы взросления. Единый взгляд на мир, полученный через переживания в ранние годы, является основой для оценки всех последующих событий в жизни индивида. Именно поэтому разные возрастные группы, пережившие одни и те же события, не могут составлять одно поколение. Опыт, по мнению Мангейма, не накапливается и не суммируется в течение всей жизни, а диалектически артикулируется ранее пережитыми потрясениями [idib: 388-393, 401].
5 Глобализация, Интернет и высокая скорость социальных трансформаций создали новые условия для формирования поколений. Ученые выделяют два уровня событий («культурных травм», «ранних потрясений»), формирующих поколенческое сознание – глобальный и национальный [Edmunds, Turner, 2005: 562] или реальный (местный) и воображаемый (глобальный) [Beck, Beck-Gernsheim, 2009: 28-31]. Более того индивиды в разной степени и разными способами объединяют и используют глобальную культуру, которая одновременно становится более взаимосвязанной и менее гибкой к подавлению технологического и экономического неравенства. Глобально ориентированный подход должен принимать во внимание транснациональность опыта с учетом местной специфики ввиду разнообразия повседневных практик разных представителей поколений и их интерпретаций культурных ресурсов, в том числе из-за региональных и национальных особенностей [Philipps, 2018: 3-5]. Особое внимание уделяется влиянию технологий и Интернета.
6 Формирование поколенческой идентичности происходит не только посредством получения опыта в формативный период, но и в ходе воспроизводства воспоминаний об этом опыте. Исследователи отмечают, что наиболее часто воспроизводимыми являются воспоминания в период с 10 до 19 лет, а уже более поздние (с 20 до 29 лет) скорее затрагивают личные истории информантов. Историко-культурные воспоминания ранних лет задают основу долговременной памяти и структуры знаний, которые станут позднее призмой для осмысления всех событий жизни индивидов [Holmes, Conway, 1999: 23, 28-30].
7 Для формирования поколения необходимо коллективное признание, как самим поколением, так и другими, а также наличие структуры отношений между представителями поколения. Индивидуальное сознание участника поколения может рассматриваться через коллективную память о прошлом, однако даже наличие общих поколенческих переживаний может не являться значимым фактом для определения себя как части поколения [Thomson, 2016: 46].
8 В работе «Время поколений» Корстен раскрывает понятие поколения через дискурсивные практики, которые производят сами индивиды, исходя из пережитого опыта в юности [Corsten, 1999: 254]. Корстен сравнивает поколения с коллективами, которые сами идентифицируют себя путем «самотематизации», а именно выявления общих моделей интерпретаций коллективного опыта. Подобно единицам поколений Мангейма, автор выделяет «культурные круги» поколения, которые образуются в процессе создания общих интерпретаций и установления доминирующего семантического порядка в своих дискурсивных практиках [Corsten, 1999: 261-263]. Данный подход дает возможность понять связь внутри поколений, отношения между разными поколениями, а также выделить те аспекты, в том числе временные, которые становятся основой для формирования поколения.
9 Поколенческая идентичность формируется через повседневное взаимодействие между членами одного поколения, посредством воспризводства доминирующего дискурса. Исследователи рассматривают поколенческую идентичность, как социальный конструкт, формирующий так называемый «габитус» поколений и сочетающий в себе внешние факторы и внутренние дискурсивные практики. Дискурсы поколений также сосредоточены на воспроизводстве памяти, включая опыт, культурные значения и исторические факты [Aroldi et al., 2011: 4]. При этом важно учитывать особенность формирования памяти поколения в цифровую эпоху. В цифровом пространстве содержится не только актуальная повестка, но и опыт прошлого, который сливается с настоящим, при этом локация становится менее важным по сравнению с общим социальным пространством в условиях цифровизации.
10 Таким образом, поколенческая идентичность представляет собой сложный конструкт, состоящий из накопленного опыта, впечатлений и событий формативного периода, которые в результате рефлексии и дискурсивного воспроизводства формируют поколенческое самосознание. Последнее приобретается локально через повседневность и формируется относительно глобальной социальной реальности, позднее проявляясь в индивидуальных жизненных проектах. Для понимания поколенческой специфики необходимо опираться, с одной стороны, на классическую теорию поколений, с другой - учитывать наличие нескольких типов сознания – национального и глобального. Дискурсивный подход Корстена выступает центральным теоретико-методологических подходом, который дает возможность проследить, как индивиды в своих дискурсах определяют свое поколение, его особенности и свою принадлежность к нему.
11

Методология и эмпирическая база исследования.

12 Эмпирическая база статьи включает 30 глубинных полуструктурированных интервью, собранных в Санкт-Петербурге в октябре 2020 г. Выбраны три возрастные когорты – 18-23 года, 28-33 года и 38-43 года, на каждой из которых проведено по 10 интервью с учетом равного гендерного распределения. Выбор данных групп был обусловлен необходимостью зафиксировать возможные различия в поколенческом опыте и самоопределении внутри одного поколения – миллениалов, к которым согласно Радаеву относятся люди, рожденные с 1982 по 2000-е гг. [Радаев, 2019: 48]. Также несколько расширенный диапазон в 5 лет внутри когорты позволяет охватить разные этапы жизни, таким образом в выборку попадают условно 20-летние, 30-летние и 40-летние. Помимо возрастных требований был важен опыт именно российского детства и школьных лет. В приоритете были коренные петербуржцы, однако с учетом миграционных особенностей региона в выборку попали информанты, приехавшие из других городов России. Образование и род деятельности не входили в ограничения по выборке, но тем не менее в процессе поиска информантов исследователи старались диверсифицировать занятость и образовательный бэкграунд.
13 Гайд интервью включает в себя 7 блоков – общий биографический, школьные годы, жизнь после школы (включая образование, работу, отношения, ключевые моменты и этапы жизни), представление о текущем жизненном этапе, представления о взрослости, поколенческий блок, а также заключительный (планы на жизнь). Интервью проводились в смешанном формате - оффлайн (27 интервью) и онлайн (3 интервью). Длительность интервью варьируется от 50 минут до 3 часов.
14 Для анализа были использованы полные тексты нарративов с фокусом на блоке о поколениях. Основное внимание уделяется представлениям информантов о своем поколении, а именно характеристикам, ассоциациям, общем и отличным чертам как самого информанта от поколения, так и его поколения от других.
15 Методология анализа основывается на дискурсивном подходе Корстена [Corsten, 1999] и заключается в фиксации доминирующих дискурсов и семантики опыта информантов, проявляющихся в процессе описания своего поколения. Данный подход также использовался В.В. Семеновой, при котором выявлялись «единые модели самопрезентации» поколений [Семенова, 2009: 110]. В данной статье больше внимания уделяется направлениям доминирующего дискурса и его риторикам в нарративах информантов о своем поколении.
16

«Переходное поколение» - между меняющейся страной и развитием технологий.
17 В качестве главной особенности в нарративах информантов всех исследуемых когорт воспроизводится дискурс о переходном характере поколения. Переход осмысляется в рамках технологий, политического устройства, а также социального и экономического благополучия. Переходность поколения рассматривается, с одной стороны, как ключевая характеристика поколения, с другой - как преимущество перед другими, проявляющееся не только в возможностях окружающего мира, но и в способности проявлять агентность и выстраивать индивидуальные жизненные траектории.
18 Поколение миллениалов представляется гетерогенной общностью, объединенной дискурсом перехода. Несмотря на разное осмысление и проживание этого «перехода» все исследуемые когорты определяют себя через одинаковые характеристики, которые в большей или меньшей степени проявляют себя у разных возрастных групп. Информанты сравнивают себя через слова «более» и «менее», как относительно предыдущих (советских) поколений, так и относительно более младших когорт. Доминирующими характеристиками выступают свобода, гибкость, индивидуализм.
19 Жизнь «в разных мирах» - 40-летние о своем поколении. Нарративы старшей когорты сосредоточены на опыте проживания в двух «мирах» - социализма, с отсылками к советскому детству и капитализма, характеризующегося современной «бизнес-Россией»: «Это просто факт, то, что мое поколение застало социализм, то есть мы живем.. мы пробовали себя в разных мирах, то есть мы жили... я был октябренком, брат у меня был пионером, мы жили при социализме, мы живем при капитализме» (А_м_37).
20 Данный опыт жизни рассматривается информантами как уникальный, позволивший представителям поколения обрести некоторую гибкость и возможность выстраивать свои жизненные траектории в разных направлениях: с одной стороны, с отсылкой к советским ценностям и идеалам, с другой - с пониманием возможности изменений окружающего их мира и страны: «Мы в этом плане гораздо, ну, то самое переходное поколение, которые, когда эти все. Железный занавес давно правда упал, но вот когда Россия сформировалась В 91-м, в 90, ну в начале 90-х, в 2000-х, вот и это отложило свой отпечаток на мышление, что можно так, а можно иначе, можно и вот эдак, а можно еще вот так» (В_м_37).
21 Тем не менее в дискурсе перехода этой когорты прослеживается риторика травмы. Переход из одного времени в другое описывается через опыт проживания девяностых, которые характеризуются в категориях бедности, беспредела, «разрыва», «мясорубки» и связаны с такими социальными проблемами, как ВИЧ, наркомания, алкоголизм, бандитизм, Чеченская война.
22 Можно выделить два взгляда на этот период – часть информантов рассматривают девяностые как промежуточный этап, не фокусируясь в нарративах на его негативных аспектах, а обращаясь к музыкальной культуре, кинематографу и молодежным движениям того времени, являющихся объединяющими для этого поколения. Другая часть наоборот акцентируют внимание на травме, полученной в 90-е, как основе негативного опыта восприятия окружающего мира, который наложил отпечаток на жизни этого поколения, лишив их дальнейшего благополучия.
23 Опыт формативных лет в 90-е воспринимается как «социальный иммунитет», позволивший сформировать такие качества, как гибкость, открытость, «бесстрашие» и свобода. В нарративах информанты выделяют эти характеристики через сравнение себя со старшими и младшими когортами, используя слова «более» и «менее», по их мнению, они являются «проводниками» между ценностями и образом жизни советских поколений и современной «цифровой» молодежи, выступая принимающей стороной всех изменений, происходивших в России. Информанты называют себя «середнечки», «микс», «переходнички», «соединители». Необходимость перестроиться, по их мнению, затрагивала не только их поколение, но и более старшее, однако именно у них получилось совершить переход: «То есть много всяких этапов прожили, вот это отложилось на наше поколение, что мы как-то более может быть спокойно к этому относимся, может быть так, к этим сменам, к вот этим перетурбациям» (Е_ж_39).
24 Категория свободы в понимании данной когорты определяется, с одной стороны, через внешние возможности, с другой - через собственное мышление, а именно противостояние советскому дискурсу и его ориентирам. Тем не менее информанты воспринимают опыт советского детства позитивно, как нечто, что дало им идеалистичный взгляд на мир и оставило отпечаток такими качествами, как честность, взаимопомощь и доброта. Технологии рассматриваются данной когортой как что-то опциональное, чем они умеют владеть, но при этом не сильно погружены в цифровую среду и ценят оффлайн взаимодействие с миром: «Потому что до нас не было этих компьютерных технологий, а сейчас очень активно. На нашем этапе это произошло. Да, соединители. Те видели только то, эти видели только это. А мы видели и то, и это» (Г_ж_43).
25 Таким образом, переход в нарративах 40-летних наблюдается и как характеристика исторического периода формативных лет, и как поколенческая особенность принимать на себя изменения.
26 «Люди, которые выросли в быстро развивающихся цифровых технологиях» – представления о своем поколении 30-летних. Переходность поколения в когорте 28-33 года осмысляется в рамках «предцифровой эпохи». Формативные годы 30-летних пришлись на постепенное внедрение технологий в повседневность – от их полного отсутствия в раннем детстве до полного включения в цифровую среду в настоящий момент. При этом, как и старшая когорта, информанты отмечают свое преимущество, как переходного поколения, которое выражается в возможности переключаться между онлайн и оффлайн пространствами и выбирать, в какие технологические тренды включаться, а какие пропускать мимо, что, по их мнению, уже не доступно более младшим группам: «То есть люди имеющие, то есть, я жил до 3 курса без телефона вообще. То есть я знаю, как и до, как и жить без него, и с ним» (А_м_32).
27 Тем не менее переходный исторический этап России также находит свое отражение в нарративах 30-летних. В дискурсах о 1990-х гг. также присутствует риторика травматичного опыта, связанная с бедностью и финансовой нестабильностью семьи в детстве. Здесь информанты, как и в старшей когорте, говорят о «тяжелой школе жизни» и приобретенном «иммунитете» не только через личный опыт, но и посредством рассказов родителей об этом времени: «Потому что у нас иммунитет. У нас от родителей очень хороший иммунитет. Хорошая память про девяностые годы, относительно хорошая, как бы даже я их немного помню. А те люди, которые чуть старше меня, их помнят очень хорошо. Тем вот, кто моложе… мне кажется, что им было бы… будет труднее, если у нас в стране что-то случится, потому что они не готовы к этому» (Я_ж_32).
28 Основными характеристиками своего «переходного» поколения 30-летних информанты называют гибкость, мобильность и умение быстро подстраиваться, однако данные характеристики, по их мнению, связаны не только с развитием технологий и изменениями в стране, но и с текущими условиями нестабильности и изменчивости мира. В нарративах отмечаются сложности, связанные с построением жизненных курсов, ввиду ограниченных возможностей внешнего мира, а также отсутствием четких ориентиров, как это было в советское время.
29 Отдельным ярко выраженным направлением дискурса перехода является свобода. Данная категория используется в рамках выражения своей сексуальной идентичности, своего мнения, вкусов и также в построении индивидуальных жизненных траекторий. Информанты осмысляют свое поколение как переходное к свободному – «первая волна свободных людей».
30 Еще одной особенностью перехода выступает изменение взглядов представителей этого поколения на воспитание детей и семью. Информанты отмечают, что будут или уже являются более «вовлеченными» родителями, которые осознанно занимаются воспитанием своих детей: «Скажем так, первое поколение, которое может вырастить своих детей… вырастить своих детей, понимая, как их правильно растить» (Я_ж_32).
31 По сравнению с 40-летними, данная когорта в большей степени осмысляет переходность поколения через опыт непосредственного проживания развития технологий. «Переход» в отношении политического устройства страны является вторичным и выступает, как отголосок пережитых другими поколениями событий, затронувших 30-летних лишь в детстве.
32 «Еще и не цифровые люди до конца, еще аналоговые какие-то…» - 20-летние о своем поколении. Осмысление перехода 20-летних сильно связано с развитием технологий. Информанты отмечают отсутствие технологий в раннем детстве, однако не связывают свое взросление с ними, как 30-летние. В памяти данной когорты не наблюдается постепенное внедрение цифровой среды в повседневность, а наоборот они воспринимают это как данность. 20-летние считают себя «технологически развитым» поколением, но отмечают, что более молодые когорты являются «сверхразвитыми», в связи с чем воспринимают себя, как «переходный этап», «ни туда, ни сюда», «аналоговые»: «И как раз-таки мое поколение – это переходный этап, именно вот поколение людей, которые были далеки от всего цифрового и людей, которые начали этим увлекаться и в этом тоже находятся. Это что-то между, граничащее наше поколение» (А_м_19).
33 Формативные годы когорты 18-23 пришлись на стабильное время и в нарративах информантов отсутствуют риторики травмы, связанные с детством. Тем не менее данная когорта осмысляет переходность своего поколения через культурную связь с советским временем. Детство этих информантов ассоциируется с культурными практиками, в которых присутствовали игры во дворе, утренники и просмотр советских мультфильмов: «То есть, в родителях оно ещё сильное, нормальное, а в нас оно уже слабое совсем. И оно — хорошее, оно… мы плохого от советского не успели взять, ну, то есть, успели, наверное, все — оно будет ещё много с нами идти, но это привычки, вообще, общественного строя, то есть… А вот такие вещи, культурные — мы только хорошее успели перенять. Что мы последние, кто вот это вот помнит» (Арс_м_22).
34 В нарративах также прослеживается дискурс нестабильности мира и быстрых изменений, однако 20-летние определяют нестабильность, как возможность выбора, свободу, творчество и индивидуализм, приравненный к эгоизму. Но информанты говорят о стабильности и отсутствии потрясений – «нет факторов, которые способствовали быстрому взрослению». Нарративы стабильности зачастую сопряжены и с текущим политическим режимом России, 20-летние называют себя «поколение Путина».
35 Категория свободы в нарративах данной когорты наполняется большим количеством смыслов, а именно под эту категорию попадает толерантность и отсутствие стереотипного мышления, независимость, самовыражение и готовность высказывать мнение. В отличие от более старших исследуемых когорт, информанты когорты 18-23 года выделили еще несколько четких характеристик помимо переходности и свободы.
36 Творчество является часто повторяющейся характеристикой в нарративах 20-летних и осмысляется, как результат отсутствия потрясений – «новый взгляд на мир, не знающий войны». Творчество рассматривается через самореализацию в трудовой или культурной деятельности, а также собственную внешность и стиль.
37 Эгоизм также выступает ключевой характеристикой в представлениях 20-летних о своем поколении. Данная категория включает в себя «разгильдяйство», «аморальные» ценности, инфантилизм, лень и желание зарабатывать «легкие» деньги, а также ориентацию на собственное благополучие – «каждый сам за себя». Тем не менее категория эгоизма не рассматривается как явно негативная, а преподносится в качестве особенности существования в современном мире и даже некоторой чувствительности поколения – «неженки», «нужен комфорт». Одновременно с эгоизмом в нарративах проявляется дискурс осознанности и заботы об окружающем мире. Информанты выражают готовность проявлять собственную агентность в вопросах борьбы с дискриминацией и сохранения экологии.
38 Таким образом, 20-летние осмысляют переходность поколения, как завершающий этап изменений, связанных с появлением технологий, с одной стороны, и уходом от Советского союза - с другой. По словам информантов, все последующие поколения будут уже более свободные, эгоистичные, цифровые, а также «американизированные» с точки зрения погружения в глобальную культуру.
39

Выводы.
40 Рассматривая переходность данного поколения, можно условно выделить начало и завершение данного перехода, характеризующегося одновременно политическими изменениями и цифровизацией. Так, ключевой чертой когорты 40-летних является переход от социализма к капитализму с одновременным принятием развития технологий в уже поздний период формативных лет. Когорта 30-летних представляется ядром поколения миллениалов, их идентичность строится, как на памяти детства 90-х, так и на технологическом развитии мира, что более явно выражается по сравнению с 40-летними. Завершающей когортой «переходного» поколения выступают 20-летние, имеющие косвенный советский опыт, связанный с культурными практиками детства, и прямой опыт цифровой повседневности.
41 Все исследуемые когорты при рассуждении о принадлежности к поколению отмечали, что объединяющим для их поколения является культурный опыт прошлого (формативных лет), но сейчас «все разные». Информантам сложно выделить текущие общие паттерны поколения в условиях быстрых социальных изменений и большой вариативности в построении жизненных курсов. Тем не менее несмотря на различия в осмыслении перехода и разнице в проживании формативных лет, можно говорить об одновременном единстве и гетерогенности поколения миллениалов.
42 Самопрезентация российских поколений до этого рассматривалась в работе В.В. Семеновой, где также также использовалось понятие перехода, однако не в отношении миллениалов, а для поколения, рожденного в период с 1960 по 1970 годы. Переход для этого поколения был связан с перестройкой, то есть с историческими событиями [Семенова, 2009: 109]. Характер перехода миллениалов в данном случае связан не сколько с историческим периодом, сколько с его последствиями. Данное поколение характеризуется как социальная общность, принимающаяся на себя последствия политических изменений в стране (некоторые из которых произошли еще до рождения представителей данного поколения), а также изменений повседневности, связанных с цифровизацией.
43 Стоит отметить, что в исследовании Семеновой также отражена верхняя граница миллениалов – рожденные после 1980 года, и названные «постпереломное поколение» или также «постпереходное» поколение [там же: 109-110]. На момент ее исследования представителям этого поколения было около 20 лет, а на момент нашего – 40 лет. Характеристики и дискурсы, выделенные Семеновой, в целом перекликаются с результатами данной статьи. Тогда выделялись такие смыслы, приписываемые этому поколению, как «синдром гедонизма», «трудовая мораль рыночного типа», «поколение массовой компьютерной грамотности», «свободные», «сами по себе» [там же: 116-131].
44 Тем не менее дискурс перехода действительно присутствует и у поколения, рожденного в 1960-1970 годы, однако характеристики и смыслы отличаются от миллениалов. Возможно, данный факт можно рассматривать в рамках понятия «буферного» поколения, предложенного Мангеймом. Таким поколенческим общностям свойственно частично перенимать характеристики, граничащих с ними групп, в данном случае это советское поколение («доперестроечное») и миллениалы.
45 Из приведенного в данной статье анализа становится ясно, что опыт российского поколения миллениума отличается от глобального, так как по большей части включает в себя проживания национального историко-культурного опыта. Вопрос включенности в глобальный контекст российских поколений остается открытым, так как эмпирические данные по Санкт-Петербургу имеют свою специфику жизни в мегаполисе, и для более полного понимания особенностей российских миллениалов необходимо изучить их представителей в регионах России.

Библиография

1. Радаев В.В. Миллениалы: Как меняется российское общество. М.: ВШЭ, 2019. [Radayev V.V. (2019) Millennials: How Russian Society is Changing. Moscow: VSHE. (In Russ.)] DOI: 10.17323/978-5-7598-1985-1

2. Семенова В.В. Социальная динамика поколений: проблема и реальность. М: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2009. [Semenova V.V. (2009) Social dynamics of generations: problem and reality. Moscow: ROSSPEN. (In Russ.)]

3. Berger A.A. (2017) Cultural perspectives on millennials. London: Springer.

4. Howe N., Strauss W. (2000) Millennials rising: The next great generation. New York: Vintage Books.

5. Aroldi P., Fortunati L., Gebhardt J., Vincent J. (2011) Generational belonging between media audiences and ICT users. In: Broadband society and generational changes. Vol. 5.

6. Beck U., Beck-Gernsheim E. (2009) Global generations and the trap of methodological nationalism for a cosmopolitan turn in the sociology of youth and generation. European sociological review. Vol. 25. No. 1: 25–36.

7. Bialik K., Fry R. (2019). Millennial life: How young adulthood today compares with prior generations. Pew Research Center. No. 14: 1–11.

8. Corsten M. (1999). The time of generations. Time & Society. Vol. 8. No. 2-3: 249–272.

9. Edmunds, J., & Turner, B. S. (2005). Global generations: social change in the twentieth century. The British journal of sociology. Vol. 56. No. 4: 559–577.

10. Holmes A., Conway M. A. (1999). Generation identity and the reminiscence bump: Memory for public and private events. Journal of adult development. Vol. 6. No. 1: 21–34.

11. Mannheim K. (1970). The problem of generations. Psychoanalytic review. Vol. 57. No. 3: 378–404.

12. Philipps J. (2018) A global generation? Youth studies in a postcolonial world. Societies. Vol. 8. No. 1: 14. DOI:10.3390/soc8010014

13. Thomson A. (2016) Australian generations? Memory, oral history and generational identity in postwar Australia. Australian Historical Studies. Vol. 47. No. 1: 41–57.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести