Везде
Флейминг как вид киберагрессии: ролевая структура и особенности цифровой социальности
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Флейминг как вид киберагрессии: ролевая структура и особенности цифровой социальности
Аннотация
Код статьи
S020595920015229-7-1
DOI
10.31857/S020595920015229-7
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Солдатова Г. У. 
Должность: профессор кафедры психологии личности факультета психологии
Аффилиация: Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова
Адрес: Москва, Российская Федерация
Рассказова Е. И.
Должность:  Доцент кафедры нейро- и патопсихологии факультета психологии, ведущий научный сотрудник международной лаборатории позитивной психологии личности и мотивации
Аффилиация:
Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова
Национальный исследовательский университет “Высшая школа экономики”
Адрес: Российская Федерация
Чигарькова С. В.
Должность: Заместитель заведующего кафедрой социальной психологии
Аффилиация: Московский государственный университет, Московский институт психоанализа
Адрес: Российская Федерация
Выпуск
Том 42 № 3
Страницы
87-96
Аннотация

Переход агрессии в “киберформу” ознаменовал интерес к тем социально-психологическим и пользовательским факторам и механизмам, которые стоят за рискованным и агрессивным онлайн-поведением. Способы поведения в ситуациях киберагрессии рассматриваются как один из результатов цифровой социальности, под которой понимается в том числе приобретаемая человеком в процессе межличностного онлайн-общения совокупность качеств и особенностей, связанных с принятием и соблюдением специфических норм цифровой среды и с выполнением на их основе различных социальных функций. Помимо задачи выявления социально-психологических факторов столкновения подростков и молодых людей с киберагрессией, через призму различных ролей в ситуации флейминга как наиболее часто встречающегося вида киберагрессии в статье анализируются особенности цифровой социальности, формирующейся в результате приобретения опыта социального онлайн-взаимодействия. 1554 подростка 12–17 лет, 736 молодых людей 17–30 лет и 1105 родителей подростков 12–17 лет из восьми федеральных округов России оценивали свой опыт и возможную реакцию на столкновение с флеймингом (на основе “ситуации-виньетки”), а также заполняли методики оценки пользовательской активности, соблюдения правил общения онлайн и офлайн, интернет-зависимости, личностных черт, толерантности, эмпатии, агрессивности. Согласно результатам, роль свидетеля агрессии — ведущая в онлайне у подростков и молодых людей — нередко недооценивается родителями подростков. Риск столкновения с флеймингом выше при более высокой пользовательской активности, особенно у подростков 12–13 лет, а наблюдение за онлайн-агрессией связано с меньшей толерантностью и сознательностью, меньшей готовностью соблюдать правила вежливого общения онлайн и офлайн, большей агрессивностью и нейротизмом. Выбор активной агрессивной роли связан с еще более высоким уровнем агрессивности и низким уровнем доброжелательности и толерантности, а выбор активной просоциальной роли — с более высокими показателями доброжелательности, эмпатии, толерантности и готовности соблюдать правила общения в реальной жизни и в интернете.

Ключевые слова
киберагрессия, подростки, социальные роли, флейминг, толерантность, агрессивность, личностные черты
Источник финансирования
Исследование выполнено при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований, проект 20-013-00857 “Социокультурные и личностные предикторы деструктивного и аутодеструктивного поведения в интернете у подростков и молодежи”
Классификатор
Получено
04.06.2021
Дата публикации
12.06.2021
Всего подписок
6
Всего просмотров
263
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
1 Интернет давно превратился в пространство, в котором находят специфическое воплощение различные формы и способы поведения, общения и взаимодействия, существующие в реальной жизни. Это относится и к деструктивным формам поведения. Предоставляя безграничные горизонты для участия в социальной жизни и коммуникациях, интернет открывает возможности и для распространения деструктивного, опасного и агрессивного контента и поведения, перед которыми наиболее уязвимы подростки и молодые люди как наиболее активные пользователи Сети. С позиции культурно-исторической психологии приобретение соответствующего опыта в процессе социального онлайн-взаимодействия и навыков адекватного реагирования на такую форму деструктивного поведения, как киберагрессия, в том числе и по причине ее негативного характера, для подростков и молодых людей является одним из важнейших результатов как традиционной, так и цифровой социализации в офлайн, онлайн и смешанной реальности [8]. В связи с этим особое значение приобретают исследования различных видов киберагрессии, а также социально-психологических факторов, возможно, связанных с нею, включая особенности использования интернета, ее продуцирования и распространения, последствий столкновения и стратегий совладания с агрессивными проявлениями в сети.
2 Как и офлайн-агрессия, киберагрессия, опосредствованная электронными устройствами и виртуальным пространством, — это намеренное деструктивное поведение, которое противоречит правилам вежливого общения людей, вызывает психологический дискомфорт и направлено на причинение вреда или нанесение ущерба другому человеку [1, 3, 16]. Способы поведения в ситуациях киберагрессии, реагирование на ее проявления рассматриваются нами как один из результатов цифровой социальности, формирующейся в процессе социализации в ситуациях онлайн-взаимодействия. Под цифровой социальностью мы понимаем приобретаемую человеком в ходе межличностного онлайн-взаимодействия в составе различных групп, существующих в интернете, способы и практики социального взаимодействия и самопрезентации, совокупность качеств и особенностей, определяющих диапазон социальных контактов, освоение и реализацию социальных ролей, усвоение, принятие и соблюдение норм и правил цифровой среды и выполнение на их основе различных социальных функций.
3 Киберагрессия как вид агрессии — системное социальное явление, имеющее в своей основе сходные с агрессией в реальной жизни характеристики и механизмы. В первую очередь это касается причин агрессии, ее содержания, ролевой структуры, особенностей эмоциональных реакций. В отличие от реального мира, киберагрессия может не оказывать непосредственного физического воздействия на человека, и место физического ущерба в этом случае занимают “цифровые повреждения”, которые могут быть незаметны для окружающих, но способны оказывать продолжительное негативное влияние на психологическое состояние жертвы [23]. Для киберагрессии характерны другие пространственно-временные характеристики: она трансгранична и круглосуточна, она постоянна и не определяется непосредственной коммуникацией с агрессором (контент может сохраняться онлайн неограниченно долго и постоянно воспроизводиться), который может сохранять свою анонимность и физическую безопасность, более публична (размер аудитории всегда масштабнее), для ее распространения и реагирования на нее используются технические возможности и способы организации общения в сетях, специфические онлайн-“упаковки” (например, визуально-образная: мемы, фото, видео и др.) [12, 15, 24].
4 Одна из важных характеристик всех видов киберагрессии, сходная с агрессией в реальной жизни, — это разветвленная ролевая структура: агрессоры, жертвы, активные участники и сторонние наблюдатели. Среди главных ролей в ситуациях агрессии, помимо агрессоров и жертв, важное место занимают свидетели: поддерживающие, наблюдающие, оценивающие агрессию [17, 21]. В подростковом и юношеском возрасте столкновение с киберагрессией и участие в ней в разных ролях неизбежно становится частью цифровой социализации [10], трансформируя внутренний мир и представления молодого человека, определяя его собственное дальнейшее поведение как онлайн (например, выбор в дальнейшем роли агрессора, избегание роли жертвы), так, возможно, и офлайн.
5 Хотя преимущественный интерес исследователей в данной области касается наиболее психологически травматичного варианта киберагрессии — кибербуллинга [12, 15, 21], следует отметить, что существуют значительно более распространенные виды киберагрессии [14]. В первую очередь к ним можно отнести флейминг — разжигание спора, публичные оскорбления и эмоциональный обмен репликами в интернете между участниками в равных позициях [20, 22]. По мнению исследователей, флейминг связан с импульсивной реакцией из-за невозможности контролировать свои эмоции и может выступать защитной реакцией на воспринимаемое оскорбление (собеседник может и не иметь в действительности такого намерения) или неприемлемое мнение, выраженное другими [22]. Распространенность флейминга также связывается с иллюзией отсутствия эмоциональных переживаний собеседника в контексте дистанционного онлайн-взаимодействия [18]. Комментарии к различному контенту в сети становятся наиболее распространенными площадками “разжигания войны эмоций” (“flame war”), а нарушение норм коммуникации со стороны других пользователей, в первую очередь, грубая или нецензурная лексика, выступают катализатором перехода дискуссии во флейминг [18]. При сравнении с другими видами киберагрессии в качестве особенностей флейминга можно выделить его диалогический характер, который выражается в равенстве позиций участников “токсичной” дискуссии; относительно ограниченные временные рамки (подобно пламени противостояние может быть ярким, но не долговременным); низкий риск длительных негативных эмоциональных последствий [11].
6 Цель статьи — выявление социально-психологических факторов столкновения подростков и молодых людей с ситуациями флейминга как видом киберагрессии, а также анализ через призму ролевой структуры этой ситуации, особенностей цифровой социальности, формирующейся в процессе приобретения опыта социального онлайн-взаимодействия. Выдвигались следующие гипотезы:
7 1. Наиболее частой ролью в ситуации флейминга является роль наблюдателя.
8 2. Для роли наблюдателя характерны следующие психологические особенности: большая толерантность, меньшая агрессивность, большая готовность следовать правилам онлайн-общения.
9 3. Подростки и молодые люди, выбирающие просоциальные, агрессивные роли и роль наблюдателя в ситуации флейминга, характеризуются различными особенностями пользовательской активности и различными психологическими характеристиками.  
10 МЕТОДИКА
11 Исследование проводилось в 2018 году в 20 крупных городах восьми федеральных округов РФ1. В исследовании приняли участие 1029 подростков в возрасте от 14 до 17 лет (15.47±1.09 лет), 525 подростков в возрасте от 12 до 13 лет (12.42±0.58 лет), 736 молодых людей в возрасте от 17 до 30 лет (23.33±3.90 лет) и 1105 родителей подростков 12–17 лет (41.21±5.63 лет). Среди родителей преобладали матери (79.4%); остальные возрастные группы были распределены по полу практически равномерно (52.3% девочек-подростков, 59.2% девушек).
1. Авторы выражают благодарность коллегам, участвовавшим в сборе данных в Ростове-на-Дону, Волгограде, Казани, Кирове, Кемерово, Новосибирске, Магадане, Петропавловске-Камчатском, Хабаровске, Махачкале, Владикавказе, Санкт-Петербурге, Вологде, Москве, городах Московской области, Тюмени, Екатеринбурге.
12 Применялись следующие методики:
13 1. Пользовательская активность оценивалась при помощи двух вопросов: “Сколько времени в среднем вы проводите в интернете в будни/в выходные” (варианты ответа: меньше часа, 1–3 часа, 4–5 часов, 6–8 часов, 9–12 часов, больше 12 часов), показатели по которым усреднялись (альфа Кронбаха 0.79–0.85).   
14 2. Количество друзей в социальных сетях оценивалось с помощью вопросов “Сколько у вас френдов в социальной сети?” и “Сколько человек из френдов вы знаете в реальной жизни?” (варианты ответов: “меньше 10”, “11–50”, “51–100”, …., “более 500”).
15 3. Диагностика реакции на флейминг как вид киберагрессии проводилась при помощи виньетки как метода, позволяющего проиллюстрировать для респондентов специфику социального контекста ситуации [4]. Респондентам предлагалось описание следующей ситуации: “Ваня посмотрел видео и оставил комментарий под ним, что ему оно очень понравилось. Маша, посмотрев это же видео, нашла его отвратительным и написала об этом в своем комментарии. Между ними завязалась перепалка, в ход пошли грубые выражения и злобные эмоджи. К ним присоединились и другие пользователи, кто-то был за Машу, кто-то за Ваню. Через какое-то время страсти утихли, и шумиха под видео закончилась”. Данная ситуация и реакция на нее использовались как пример флейминга и включала вопросы о том, сталкивался ли человек с такой ситуацией и в какой роли. Родителям задавались вопросы о том, сталкивался ли с такой ситуацией их ребенок.
16 4. Соблюдение правил общения онлайн и офлайн оценивалось при помощи 9 пунктов-правил (например, “Будьте вежливы со своими собеседниками”). Респонденты оценивали, насколько часто они соблюдают эти правила, по шкале Лайкерта от 1 (“Никогда”) до 5 (“Постоянно”) “в реальной жизни” и “в интернете” (альфа Кронбаха 0.80–0.88).
17 5. Субъективный уровень опасности в различных местах оценивался в мире, стране, городе, на улице, в школе, в интернете и дома по шкале Лайкерта от 1 (“Совершенно безопасно”) до 7 (“Очень опасно”). Альфа Кронбаха по общему показателю составила 0.79–0.82 в разных группах; отдельно рассчитывались уровень субъективной опасности в хорошо знакомых местах — дома и в школе (альфа Кронабаха 0.64–0.68) — и вне дома (0.86–0.87).
18 6. Тест Интернет-зависимости С.-Х. Чен в адаптации В.Л. Малыгина, К.А. Феклисова [7].
19

7. Короткий портретный опросник Большой пятерки [5].
20

8. Опросник диагностики агрессии А. Басса и М. Перри [6].
21

9. Экспресс-опросник “Индекс толерантности” [9].
22

10. Для оценки уровня эмпатии использовался мультифакторный опросник эмпатии М. Дэвиса [2]. 
23 Методики оценки субъективной опасности, интернет-зависимости, толерантности и эмпатии заполняли только подростки 14–17 лет, молодежь и родители.
24 Данные обрабатывались в программе SPSS Statistics 23.0.
25 РEЗУЛЬТАТЫ
26 Ролевая структура флейминга: взгляд подростков, молодежи и родителей
27

Несмотря на то, что более половины подростков и молодых людей хорошо знакомы с флеймингом, они не столько участвуют, сколько наблюдают за такими ситуациями. Тем не менее каждый седьмой подросток говорит о том, что был активным участником или поддерживающим активных участников флейминга (рис. 1). При этом родители недооценивают участие подростков во флейминге (особенно это касается 12–13-летних подростков): на семь подростков, попавших в ситуацию флейминга в роли, которая может оказаться значимой в данной ситуации, в среднем приходится лишь один родитель, знающий об этом (рис. 1, по результатам критерия χ2 Пирсона χ2 = 58.50, p < 0.01, величина статистического эффекта V Крамера = 0.13). Различия между группами, достигающие уровня значимости p < 0.01, получены также для социальной роли основных участников флейминга (χ2 = 23.14, p < 0.01, V Крамера = 0.08) и его наблюдателей (χ2 = 337.12, p < 0.01, V Крамера = 0.32), хотя по величине это средние или слабые эффекты. Иными словами, во всех группах речь идет о стабильно небольшом количестве подростков и молодых людей, склонных поддерживать “зачинщиков” и активных участников флейминга.
28

Рис. 1. Участие во флейминге в разных социальных ролях, % (респонденты независимо отвечали на вопрос о каждой роли, поэтому сумма процентов не составляет 100%).
29 Максимальные статистические различия касаются роли наблюдателя: подростки очень часто, и с возрастом все чаще, становятся наблюдателями флейминга, а родители довольно редко знают об этом.
30 Социально-психологические и пользовательские факторы флейминга
31 Для выявления социально-психологических и пользовательских коррелят столкновения с разными видами киберагрессии в роли наблюдателя проводилась серия двухфакторных дисперсионных анализов 2 (сталкивался в роли наблюдателя / не сталкивался) ×3 (подростки 12–13 лет / 14–17 лет / молодежь) с множеством зависимых переменных MANOVA. Поскольку показатели интернет-зависимости, эмпатии, толерантности и субъективной опасности в разных сферах жизни оценивались только у старших подростков и молодежи, подростки 12–13 лет из этих сравнений исключались.
32

Подростки и молодежь, сталкивавшиеся с флеймингом в роли наблюдателя, по сравнению с теми, кто не сталкивался, больше времени проводят в интернете (F = 18.01, p < 0.01, η² = 0.01), более склонны к интернет-зависимости (F = 20.79, p < 0.01, η² = 0.01), в меньшей степени соблюдают правила общения как офлайн (F = 4.56, p < 0.05, η² = 0.01), так и — особенно — онлайн (F = 8.80, p < 0.01, η² = 0.01). Cреди их френдов меньше тех, кого они знают лично (F = 4.50, p < 0.05, η² = 0.01). Интересно, что разница в пользовательской активности и доле незнакомых людей среди френдов между теми, кто в роли наблюдателя сталкивался и не сталкивался с флеймингом, максимальна именно в 12–13 лет (эффект взаимодействия: F = 5.48, p < 0.01, η² = 0.01 для пользовательской активности и F = 3.52, p < 0.05, η² = 0.01 для доли личных знакомых среди френдов), а в старших возрастах ниже.
33

У подростков и молодежи, сталкивавшихся с флеймингом в роли наблюдателей, выше показатели открытости новому опыту (F = 7.16, p < 0.01, η² = 0.01), но ниже показатели сознательности (F = 5.94, p < 0.05, η² = 0.01) и выше показатели нейротизма (F = 6.96, p < 0.01, η² = 0.01) как черт личности. Кроме того, для них характерны более высокий уровень физической агрессии (F = 17.80, p < 0.01, η² = 0.01), гнева (F = 16.98, p < 0.01, η² = 0.01), враждебности (F = 28.29, p < 0.01, η² = 0.02) и более низкий уровень толерантности как черты личности (F = 3.91, p < 0.05, η² = 0.01) и социальной толерантности (F = 4.27, p < 0.05, η² = 0.01).
34

Хотя в выборке немного подростков и молодежи, никогда не бывших непосредственными “зачинщиками” флейминга, но решающими поддержать одну из сторон (70 человек), для понимания различий, между теми, кто, став свидетелем ситуации флейминга, делает выбор принять в ней активное участие, а кто — остаться пассивным наблюдателем, эти две группы сравнивались отдельно. У выбравших позицию наблюдателя, по сравнению с теми, кто активно присоединился к одной из сторон флейминга, выше показатели доброжелательности (F = 5.57, p < 0.05, η² = 0.01) и открытости новому опыту (F = 4.1, p < 0.05, η² = 0.01), ниже склонность к интернет-зависимости (F = 9.07, p < 0.01, η² = 0.01), уровень враждебности (F = 5.06, p < 0.05, η² = 0.01), больше готовность к соблюдению правил вежливого общения онлайн (F = 6.39, p < 0.05, η² = 0.01), а также выше показатели индекса толерантности (F = 5.83, p < 0.05, η² = 0.01), в том числе, этнической (F = 4.26, p < 0.05, η² = 0.01) и личностной толерантности (F = 10.32, p < 0.05, η² = 0.01). В отношении пользовательской активности отмечается эффект взаимодействия возрастной группы и выбранной роли: подростки 12–13 лет, больше времени проводящие онлайн, чаще выбирают активную роль, тогда как молодые люди юношеского возраста — роль наблюдателя (рис. 2, эффект взаимодействия: F = 4.51, p < 0.05, η² = 0.01).
35

Рис. 2. Выбор роли в ситуации флейминга и пользовательская активность у подростков и молодежи.
36 ОБСУЖДЕНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ
37 Свидетель агрессии как ключевая роль онлайн. В соответствии с первой гипотезой, подросткам и людям юношеского возраста флейминг знаком очень хорошо и именно с позиции наблюдателя, что согласуется с другими исследованиями в области киберагрессии [17]. Мы предполагаем, что этот выбор, сам по себе вполне продуктивный (например, важно посмотреть со стороны, чем кончится дело, и извлечь из этого опыт), в агрессивных ситуациях приобретает иное значение. С одной стороны, выбравший нейтральную позицию подросток или юноша напрямую не провоцирует дальнейшее распространение агрессии. С другой стороны, агрессия не купируется, а напротив: при большом количестве наблюдателей у участников конфликта есть молчаливая, но внимательная аудитория, которая агрессоров стимулирует, а жертв — еще больше фрустрирует, особенно в воображаемой перспективе более широкого распространения информации о конфликте.
38 Социальные роли в ситуации флейминга. В 12–13 лет с флеймингом в целом чаще сталкиваются подростки, много времени проводящие онлайн и склонные формировать круг своих френдов из незнакомых людей. У старших подростков и молодежи значение этих факторов ниже, хотя чрезмерная пользовательская активность остается фактором риска. На наш взгляд, можно говорить об особом возрастном периоде 12–13 лет, когда риск столкновения с ситуацией флейминга во многом определяется особенностями использования интернета. В старшем подростковом и юношеском возрасте, где опыт флейминга более распространен, пользовательские факторы во многом теряют свое значение, тогда как связь опыта флейминга с психологическими факторами, по-видимому, отмечается во всех возрастах.
39 Каковы психологические особенности, связанные с позицией наблюдателя в ситуации флейминга? Наблюдатели, по сравнению с активными защитниками какой-либо из сторон, более доброжелательны и толерантны, менее враждебны, более готовы быть вежливыми онлайн. Иными словами, позицию наблюдателя занимают более внимательные, ориентированные на конструктивное общение и контроль агрессии подростки и молодые люди. Кроме того, по-видимому, активные пользователи интернета по мере взросления начинают предпочитать более пассивные роли: если в 12–13 лет подростки, больше времени проводящие онлайн, чаще вмешиваются во флейминг, а к 14–17 годам эта разница сглаживается, то в юношеском возрасте более активные пользователи интернета все чаще выбирают позицию наблюдателя. Она может определяться стремлением не усиливать агрессивную ситуацию, по сути избегая ее и таким образом защищая и себя от агрессии. Однако это не способствует контролю агрессии в интернете и даже может обострить ситуацию по причине усиления ее публичности, когда молчаливое присутствие множества свидетелей заметно участникам общения.
40 Иную картину дает сравнение выбравших роль наблюдателя в ситуации флейминга с теми, кто вовсе с флеймингом не сталкивался. На наш взгляд, рассмотрение социально-психологических факторов только как факторов риска столкновения с киберагрессией здесь становится недостаточным. Выявлен ряд личностных особенностей, которые можно рассматривать как эффекты цифровой социальности, возникающие в результате пассивного опыта киберагрессии, в частности флейминга. Согласно результатам, и подростки, и молодежь, сталкивающиеся с флеймингом и занимающие роль пассивных наблюдателей, по сравнению с респондентами, не имеющими такого опыта, демонстрируют более низкий уровень социальной и личностной толерантности, более высокий уровень агрессии, более высокий уровень нейротизма и низкий уровень сознательности, более склонны нарушать правила вежливости в общении. Однако у них выше показатели открытости новому опыту. Иными словами, вторая гипотеза исследования получила частичное подтверждение: большая толерантность, доброжелательность и меньшая агрессивность характерны для наблюдателей флейминга, только если сравнивать их с активно включающимися в агрессию подростками, но не с теми, кто вообще не сталкивался с флеймингом.
41 Хотя теоретически можно предполагать, что более эмоционально нестабильные и открытые новому опыту, более враждебные и интолерантные подростки и молодые люди чаще ищут проявления агрессии в интернете, при таком объяснении неясно, почему они остаются сторонними наблюдателями этих проявлений. С позиции культурно-исторического подхода для понимания цифровой социальности более вероятно другое объяснение: опыт нейтрального наблюдателя флейминга сказывается и на личностном развитии подростков и молодых людей, на том, как они оценивают, что допустимо онлайн (например, невежливое общение), как они воспринимают этот мир (включая враждебность по отношению к другим людям) и чего ожидают от других людей (что может быть связано с эмоциональной нестабильностью). Тем не менее, безусловно, что в реальности речь, скорее всего, идет о взаимодействующих процессах: с одной стороны, подростки с некоторыми личностными и диспозиционными особенностями могут провоцировать или активно искать киберагрессию онлайн, а с другой стороны, опыт этого столкновения, сказывается на их дальнейшей цифровой социализации.
42 Родители во всех случаях недооценивают риск столкновения своих детей с ситуацией флейминга. Отметим, что речь идет не только о ролях жертвы или агрессора; еще меньше информации родители имеют об участии детей в таких ситуациях в качестве наблюдателей. Этот результат согласуется с предположением, что тема флейминга, несмотря на свою важность, остается вне поля зрения большинства родителей, не обсуждается и как будто табуируется в разговорах о том, что делает ребенок в сети. При этом доверительное и открытое общение между родителями и подростками — один из ключевых способов профилактики негативных последствий ситуаций киберагрессии [13, 19].
43 ЗАКЛЮЧЕНИЕ
44 В персонализированной ролевой ситуации, которую подросткам было предложено охарактеризовать с позиции личного участия, во всех возрастных группах доминирует неоднозначная и противоречивая позиция наблюдателя. Позиция свидетеля, как наиболее доступная в интернете, ограждая молодого человека от агрессии и позволяя получать опыт через пассивное наблюдение, оказывается, с одной стороны, наиболее безопасным и распространенным способом приобретения навыков цифровой социальности в деструктивных онлайн-ситуациях. По мере взросления позиция наблюдателя становится все более предпочитаемой, что можно рассматривать как один из итогов цифровой социализации. Низкая осведомленность родителей подростков о флейминге в сети, а значит их неспособность участвовать в формировании цифровой социальности в качестве экспертов социальных онлайн-взаимодействий, определяет стихийное формирование норм и правил поведения в сети.
45 С другой стороны, важно понимать, что позиция наблюдателя не обеспечивает контроля над агрессией, а наоборот — способствует ее распространению. Именно наблюдатели в интернете обеспечивают и повышают уровень публичности киберагрессии, многократно усиливая ее социальные и психологические эффекты, что существенно повышает значимость этой позиции в онлайн по сравнению с офлайн. Таким образом, осваивая роль наблюдателя в процессе цифровой социализации, подростки и молодые люди на примере множества ситуаций “учатся” пассивной позиции допустимости агрессии. Полученные данные позволяют предположить, что опыт столкновения подростков и молодых людей с ситуациями деструктивного социального взаимодействия и участия в них в роли наблюдателей может быть связан с личностным развитием в процессе социализации. Это подтверждает также меньшая агрессивность, более высокая толерантность и стремление соблюдать традиционные правила в онлайн-общении у респондентов, не имеющих такого опыта. Полученные данные позволяют предположить, что роль наблюдателя не только самая распространенная, но и самая поддающаяся воздействию различных факторов, что открывает возможность для позитивных психологических интервенций.
46 С практической точки зрения, мы убеждены, что попытки контроля опыта столкновения с флеймингом не могут быть продуктивными. Это, в частности, доказывают те результаты, что к старшему подростковому возрасту флейминг не только становится крайне распространенным явлением, но и мало зависит от особенностей использования интернета. Значительно более важной мишенью социально-психологических интервенций может выступать разработка и обучение подростков тем активным ролям в агрессивных онлайн-ситуациях, которые будут препятствовать распространению агрессии и способствовать конструктивному взаимодействию. При этом, судя по результатам, флейминг тесно связан с толерантностью, и описывающие ситуации флейминга кейсы могут служить адекватной основой для обучения конструктивному поведению при столкновении с агрессией подростков и молодежи.

Библиография

1. Бандура А., Уотерс Р. Подростковая агрессия. Изучение влияния воспитания и семейных отношений. М.: Апрель Пресс, 2000.

2. Будаговская Н.А., Дубровская С.В., Карягина Т.Д. Адаптация многофакторного опросника эмпатии М. Дэвиса // Консультативная психология и психотерапия. 2013. № 1. С. 223–227.

3. Бэрон Р., Ричардсон Д. Агрессия. СПб: Питер, 2009.

4. Григорян Л.К., Горинова Е.В. Факторный опрос: преимущества, область применения, практические рекомендации // Социальная психология и общество. 2016. Т. 7. № 2. С. 142–157.

5. Егорова М.С., Паршикова О.В. Психометрические характеристики Короткого портретного опросника Большой пятерки (Б5-10) // Психологические исследования. 2016. Т. 9. № 45. С. 9. URL: http://psystudy.ru (дата обращения: 01.12.2017).

6. Ениколопов С.Н., Цибульский Н.П. Психометрический анализ русскоязычной версии Опросника диагностики агрессии А. Басса и М. Перри // Психологический журнал. 2007. Т. 28. № 1. С. 115–124.

7. Малыгин В.Л., Феклисов К.А., Искандирова А.С., Антоненко А.А., Смирнова Е.А., Хомерики Н.С. Интернет-зависимое поведение. Критерии и методы диагностики. Учебное пособие. М.: МГМСУ, 2011.

8. Солдатова Г. У. Цифровая социализация в культурно-исторической парадигме: изменяющийся ребенок в изменяющемся мире // Социальная психология и общество. 2018. Т. 9. № 3. С. 71–80.

9. Солдатова Г.У., Кравцова О.А., Хухлаев О.Е., Шайгерова Л.А. Экспресс опросник “Индекс толерантности” // Психодиагностика толерантности личности / Под ред. Г.У. Солдатовой, Л.А. Шайгеровой. М.: Смысл, 2008. С. 46–51.

10. Солдатова Г.У., Рассказова Е.И., Нестик Т.А. Цифровое поколение России: компетентность и безопасность. М.: Смысл, 2017.

11. Солдатова Г.У., Рассказова Е.И., Чигарькова С.В. Виды киберагрессии: опыт подростков и молодежи // Национальный психологический журнал. 2020. Т. 2. № 38. С. 3–20.

12. Солдатова Г.У., Ярмина А.Н. Кибербуллинг: особенности, ролевая структура, детско-родительские отношения и стратегии совладания // Национальный психологический журнал. 2019. Т. 35. № 3. С. 17–31.

13. Appel M., Stiglbauer B., Batinic B., Holtz P. Internet use and verbal aggression: The moderating role of parents and peers // Computers in Human Behavior. 2014. № 33. P. 235–241.

14. Bauman S., Underwood M.K., Card N. Definitions: Another perspective and a proposal for beginning with cyberaggression // Principles of cyberbullying research: Definitions, measures, and methodology / Ed. by S. Bauman, J. Walker & D. Cross. NY: Routledge, 2013. P. 41–46.

15. Corcoran L., Guckin C., Prentice G. Cyberbullying or Cyber Aggression?: A Review of Existing Definitions of Cyber-Based Peer-to-Peer Aggression // Societies. 2015. V. 5. №. 2. Р. 245–255.

16. Grigg D.W. Cyber-Aggression: Definition and Concept of Cyberbullying // Journal of Psychologists and Counsellors in Schools. 2010. V. 20. № 2. Р. 143–156.

17. Machackova H., Dedkova L., Sevcikova A., Cerna A. Bystanders’ Supportive and Passive Responses to Cyberaggression // Journ. of School Violence. 2016. V. 17. № 1. Р. 99–110.

18. Moor P.J., Heuvelman A., Verleur R. Flaming on YouTube // Computers in human behavior. 2010. Vol. 26. № 6. P. 1536–1546.

19. Moreno-Ruiz D., Martínez-Ferrer B., García-Bacete F. Parenting styles, cyberaggression, and cybervictimization among adolescents // Computers in Human Behavior. 2019. № 93. Р. 252–259.

20. O’Sullivan P.B., Flanagin A.J. Reconceptualizing ‘flaming’ and other problematic messages // New Media & Society. 2003. Vol. 5. № 1. Р. 69–94.

21. Pfetsch J. Who is who in cyberbullying? Conceptual and empirical perspectives on bystanders in cyberbullying // A Social-ecological approach to cyberbullying / Ed. by M. Wright. NY: Nova Publishing, 2016. P. 121–150.

22. Voggeser B.J., Singh R.K., Göritz A.S. Self-control in Online Discussions: Disinhibited Online Behavior as a Failure to Recognize Social Cues // Frontiers in Psychology. 2018. № 8. Article 2372. URL: https://www.frontiersin.org/articles/10.3389/fpsyg.2017.02372/full

23. Wright M.F., Wachs S. Adolescents’ Cyber Victimization: The Influence of Technologies, Gender, and Gender Stereotype Traits // International Journal of Environmental Research and Public Health. 2020. V. 17. № 4. Article 1293.

24. Zimmerman A. G., Ybarra G. J. Online aggression: The influences of anonymity and social modeling. Psychology of Popular Media Culture. 2016. V. 5 № 2. Р. 181–193.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести