<h1>НОСТАЛЬГИЯ ПО СССР</h1>

Психологическая наука не слишком жалует специфику межличностных отношений в СССР, возможно, дожидаясь, когда советское время окончательно уйдет в прошлое, и можно будет спокойно и бесстрастно изучать его, как объект исторического анализа. А публицистика имеет тенденцию сводить отношения людей друг к другу к отношению <em>государства</em> к ним, в то время как “межличностные отношения — это отношения, складывающиеся между отдельными<em> </em>людьми” [4, с. 194]. И для этого есть веские основания, поскольку межличностные отношения, отношения “человек–человек” были в то время в значительной мере подменены отношениями “государство–человек”, которые обычно рассматриваются по областям (жилище, транспорт, поликлиники, магазины и т.д.). Соответствующий анализ доминирует над характерным для традиционного психологического изучения различением: 1) официальных и неофициальных, 2) деловых и личных 3) рациональных и эмоциональных 4) субординационных и паритетных отношений [4; 13].

“Значимость этой проблематики, — пишет Л.Д. Гудков, — только возрастала с течением времени, поскольку после первых лет реформ в России все сильнее и сильнее проступали консервативные или реставрационные тенденции, причем, как показали результаты социологических исследований, одним из важнейших обстоятельств, блокирующих возможности изменений, трансформации системы социальных, политических или экономических отношений, являлся сам тип человека, сложившегося одновременно с формированием советской тоталитарной системы и выступающего в качестве ее опоры, а в настоящее время — и условия консервации и воспроизводства сохранившихся тоталитарных институтов” [3]. А сфера межличностных отношений была одной из главных в формировании личности советского человека, одновременно служа одним из основных ее проявлений.

Исследования показывают существенный рост ностальгии по СССР в современной России. В 2018 г. Левада-Центр провел опрос, продемонстрировавший значительное нарастание ностальгии по советскому времени в последние годы. Доля сожалеющих о распаде СССР в 2,5 раза превысила долю не испытывающих сожаления. Каждый второй объяснял причины своего сожаления тем, что “была разрушена единая экономическая система”, каждый третий — потерей “чувства принадлежности к великой державе”, и 31 % — возросшим недоверием и ожесточением в обществе. За год — по сравнению с 2017 г. — представление о том, что Советский Союз “можно было сохранить”, стало разделять большинство — 60 % опрошенных. Причем единственную возрастную группу, в которой доля сожалеющих оказалась ниже доли тех, кому распад СССР был безразличен, составили 18–24-летние, т.е. наиболее молодые респонденты [12].

Если в 1992 г. СССР с теплом вспоминала лишь четверть наших соотечественников, а большинство с воодушевлением относилось к демократии западного типа, то к 2020 г. ситуация существенно поменялась: на вопрос о том, какой политической системе стоит отдать предпочтение, 37 % выбрали советскую систему, а в области экономики более половины предпочли рынку экономическую систему, основанную на государственном планировании [8].

А Фонд ИСЭПИ (Институт социально-экономических и политических исследований) получил данные о том, что 75 % современных россиян считают советскую эпоху лучшим временем в истории страны, видя в ней время “стабильности и уверенности в завтрашнем дне” [9].

<h1>ВНЕВРЕМЕННАЯ АБСТРАКЦИЯ</h1>

Впрочем, “советское время” — это такая же вневременная абстракция, как и постсоветская Россия. Отчетливо наблюдается явление “экстернализации оппозиционности”: представители наиболее “жесткого” этапа советского тоталитаризма писали на себя доносы, убоявшись собственных мыслей (по преданиям), затем собственные оппозиционные мысли были легализованы, но вслух их выражать были нельзя, потом — можно, но не публично. Реально этапы советского времени сильно различались между собой, и в плане отношения людей друг к другу, в частности. Например, в сталинские годы было зарегистрировано около 4 млн (!) доносов, которые, несомненно, выражали межличностные отношения того времени, а в их основе лежали либо искреннее осуждение ближнего, либо — желание прирастить что-либо за его счет. М. Мирович пишет: “В 1930-е годы в совке вовсю процветало доносительство. Именно сталинские десятилетия воспитали совершенно особенный типаж советского человека–доносчика — он мог мило вам улыбаться, быть тихим и вежливым соседом по коммуналке или незаметным коллегой в конторе — но он очень пристально следил за вашими словами и действиями, и чуть что — старался донести властям” [7]. “Откуда власть брала доносчиков?” — задает вопрос автор публикации. И отвечает: «Сам по себе донос был некой мерой вытеснения тотального страха, которым был пропитан сталинский СССР — “если я сегодня донесу, то власть меня примет за своего, и по крайней мере сегодня я останусь жив”. Советские доносчики, пораженные Стокгольмским синдромом, даже начинали ощущать какую-то особую важность и нужность своих доносов, как бы начинали играть с властью на одном поле, примазываясь к команде хищников — “смотрите, я такой же как и вы!” [7]. Думается, что это — существенное обеднение реального многообразия мотивов доносительства (кстати, для психологии это очень интересная и совершенно не изученная тема). Однако одна из характеристик той эпохи подмечена верно. «В общем, никакой “особой доброты” у советских людей в те годы не наблюдалось. Это было серое и бедное общество, пронизанное доносительством и взаимным недоверием», — заключает М. Мирович [7]. Представители силовых структур, ведшие допрос несправедливо обвиненных по доносам, часто понимали нелепость обвинений. Однако, если бы они оставили без внимания доносы, жертвами репрессивной машины стали бы они сами, поэтому они оказывались вынужденными принимать репрессивные меры. Так, близкий родственник автора этих строк был обвинен в те годы в том, что он роет подкоп под институт, где работает, и хранит у себя на чердаке склад оружия. Оба обвинения были легко проверяемы, а, стало быть, опровергаемы. К тому же физические кондиции этого человека подчеркивали нелепость обвинений. В результате он не был посажен, но с работы его уволили.

В то же время, как пишет автор другой интернет-публикации: “Даже во времена сталинских репрессий обыватель не жил в постоянном страхе, не говоря уже о последующих годах советской власти. Люди жили, работали, влюблялись, играли свадьбы, растили детей и, конечно, оценивали этот временной отрезок со своей колокольни, оставляя в памяти или негативные, или позитивные переживания” [5]. Видимо, это феномен, в чем-то напоминающий эффект “эктор-обзервер” (при объяснении чужого поведения интерпретатор делает акцент на характеристиках его субъекта, в то время как сам субъект — на внешних, ситуативных факторах) [15]. Жизнь людей в ушедшие эпохи видится сквозь призму политических факторов, в то время как они сами придавали большее значение человеческим ценностям и мотивам.

Прошлое, по-видимому, вообще оценивается выше по сравнению с настоящим за счет ностальгии. Причины этого явления в том, что прошлое обычно связано с молодостью респондентов, когда “все было лучше”, вытеснением человеческой памятью негативных событий при хранении ею позитивного (как сказал один наш политик, мы хорошо помним советские цены на колбасу, но забываем очереди за нею и то, что она была представлена всего одним сортом) и т.д. В силу этих и подобных им явлений настоящее для того, чтобы быть признанным равным прошлому, должно быть существенно лучше его.

<h1>“СОВЕТЧИКИ” И “АНТИСОВЕТЧИКИ”</h1>

В то же время высказывающиеся по вопросу о том, что “лучше” — СССР или постсоветское время, делятся на “советчиков”, жалеющих о распаде СССР и ликвидации советского социального контекста существования личности, к чему примешивается ностальгия — по своей юности и т.д., и “антисоветчиков”, испытывающих по этим поводам противоположные эмоции. Есть и неоднозначные оценки: “в чем-то было лучше, а в чем-то — хуже”. “Лучше”, по мнению большинства россиян, были “стабильность и порядок”, “авторитет СССР в мире”, “социальная справедливость”, “быстрый экономический рост”, “великая идея”, “хуже” — “закрытые границы”, “тотальный дефицит”, “репрессии”, “алкоголизация населения”, “отсутствие свободы слова” [5].

О. Горянина отмечает, по контрасту с настоящим временем, что в СССР была дружба, а сейчас слишком большая разница в доходах (видимо, делающая дружбу невозможной — <em>А.Ю.</em>); существовало единство народа и доверие между людьми; образование было лучше, а дети могли бесплатно ездить на юг (т.е. на курорты — <em>А.Ю.</em>); была стабильность в отношениях между людьми; люди были дружнее и ближе друг другу, а сейчас, по мнению автора публикации, ты один, и помощи ждать неоткуда; наконец, было социальное равенство и открытость людей [2].

«Если бы Советская власть не держала “дружную семью” советских народов в крепкой узде, поведение советских людей ничем бы не отличалось от нынешнего. В любом государственном образовании не люди строят между собой плохие или хорошие отношения, а государственная машина, которая стоит над ними», — пишет автор, с которым, конечно же, можно и поспорить [10].

Однако преобладающая позиция в отношении СССР — что-то было лучше, а что-то, наоборот, хуже — более соответствующая действительности. По словам В.В. Путина, у тех, кто не жалеет о распаде СССР, нет сердца, а у тех, кто хочет его восстановления в прежнем виде, нет головы. Например, “сегодня существуют диаметрально противоположные взгляды на советский период. Для одних — это период непрекращающегося зла и источник всех сегодняшних бед. Для других это эпоха достижений и торжества социальной справедливости. Понятно, что реальную картину не отражает ни одна из этих точек зрения” [17]. А, “когда заходит речь о еде в СССР, одни вспоминают вкусное мороженое и натуральную колбасу по 2 рубля 20 копеек, другие говорят, что и то, и другое было проблематично достать, да и качество продуктов оставляло желать лучшего” [5].

<h1>КВАРТИРЫ, ОЧЕРЕДИ И ХАМСТВО</h1>

Специфическими для советского времени были коммунальные квартиры и советские очереди. Вспоминается фильм — “Начальник уголовного розыска”, где этот самый начальник (К. Лавров), предпочитает жить в коммунальной квартире, дабы иметь возможность общаться с соседями. Наверное, такое иногда бывало в жизни, а не только в кинематографе (советская статистика на сей счет, конечно, отсутствует). Но значительно чаще можно было наблюдать обратное: большую и неподдельную радость советских людей от появления возможности жить отдельно. Н.С. Хрущева подчас несправедливо критикуют за строительство “хрущеб”, непотребных на вид, лишенных лифтов, имеющих маленькие кухни и т.д. В действительности это был единственно реальный способ расселить “коммуналки” с их “коммунизмом” в отдельно взятой квартире.

Конфликты между соседями по “коммуналкам” в советское время, как отмечается, имели весьма специфический окрас, вызванный тем, что, во-первых, в условиях ограниченного пространства и ограниченной приватности было вынуждено сосуществовать множество людей, во-вторых, не существовало рынка недвижимости, квартиры “распределялись” сверху, в результате чего было размыто понятие социальных слоев.

Иное дело — советские очереди, ставшие визитной карточкой социализма. Они неоднозначно влияли на межличностные отношения. Выражение “познакомился в магазине” обычно означало “познакомился в очереди” (за тем, что там продавалось), и очереди служили расширению сети этих самых отношений. На качество отношений очереди тоже воздействовали неоднозначно, могли, например, приводить к появлению теплых, почти дружеских отношений у стоящих рядом людей. Но могли влиять и отрицательно, заставляя рассматривать их как конкурентов в борьбе за товары первой необходимости. И уж совсем плохо — как “враги народа” — воспринимались личности, которые, презрев принятые в советском обществе конвенции и правила приличия, решались “лезть без очереди”.

Но оба фактора — и “коммуналки”, и всеобщий дефицит, а стало быть, и повсеместные очереди, сильно ограничивали личное пространство и создавали условия жизни, в которых советский человек формировался “в тесноте и в обиде”¹

Хамство иногда считается одним из специфических атрибутов СССР, иногда — несвойственным ему “случайным” явлением. Оно имеет психологические предпосылки. Например, разделение советского общества на два слоя, один из которых, в зависимости от настроя автора, именуется то “простыми людьми”, вызывающими восторженное отношение, то “быдлом”, провоцирующим совсем иные чувства, другой составляют люди более образованные и менее “простые” (они практиковали и два разных вида межличностного дискурса, первый из которых предполагал обращение к незнакомым людям на “ты”, большое количество в речи матерных слов и, соответственно, малое — всех остальных, и т.д., второй был основан на более интеллигентной манере общения). Предрасположенность к хамству, очевидно, была в основном сосредоточена в первом слое, хотя случались, конечно, и исключения. Но человека к хамству провоцировала и сама советская система, в частности, всеобщий дефицит, вынуждавший рассматривать других людей как конкурентов в борьбе за товары первой необходимости. Одной из главных причин советского хамства была хроническая нехватка товаров, отложившая в языке и в народной памяти языковые штампы, вроде “взять” (вместо “купить”), “достать” и т.д. Изрядным пиететом в советском обществе пользовались такие профессии, как продавец и официант, наименее престижные в современной России [14], т.е. ценилась близость к окончательному продукту. Как пишут исследователи вопроса: «В СССР существовало понятие “дефицит”. Поэтому за чешской и румынской мебелью или японскими видеомагнитофонами шла настоящая охота. Но сколько счастья было, если вы добывали этот товар!” [1]. Действительно, в СССР, позднее окрещенном “страной тотального дефицита” (существовали предметы, не являвшиеся дефицитными, например, советская обувь, т.е. СССР все-таки не был страной <em>тотального</em> дефицита), счастья по поводу доставания таких предметов было очень много, и счастья самого неподдельного. Одной из главных цитаделей советского хамства были советские магазины. И не только когда в них появлялись чешская или румынская мебель и японские видеомагнитофоны, а и в их отсутствие.

Услуги тоже были в советском обществе в большом дефиците. Если человек отваживался вызвать, например, сантехника или электрика из ЖЭКа (а больше его вызвать было неоткуда), то в конце дня к нему, как правило, заявлялся подвыпивший субъект, который сразу же заявлял, что для того, чтобы исправить ситуацию, нужна деталь, отсутствующая в ЖЭКе, но имеющаяся у него лично, и назначал за нее впечатляющую по тем временам цену. Человеку, которого язык не поворачивается назвать привычным в современной России словом “клиент”, ничего не оставалось кроме согласия на такое неприкрытое вымогательство. И вполне закономерно, что одной из главных моделей советской жизни стала “сделай сам”, в условиях которой только тот, кто способен решать бытовые проблемы самостоятельно, мог считаться настоящим мужчиной.

<h1>СПЕЦИФИЧЕСКИЙ И СИЛЬНО ОСЛОЖНЕННЫЙ</h1>

Очень характерно для межличностных отношений в СССР было происходившее в области сексуальных отношений. В 1920 г. РСФСР стала первым государством в мире, узаконившим искусственное прерывание беременности. Аборты проводились в Стране Советов бесплатно в больницах, причем представительницы рабочего класса — работницы фабрик и заводов — имели привилегии по очередности (в Европе первой узаконила аборты в 1967 г. Великобритания). До 1929 г. в уставе Рабоче-Крестьянского Союза Молодежи (РКСМ) было положение о том, что “Каждая комсомолка обязана отдаться любому комсомольцу по первому требованию, если он регулярно платит членские взносы и занимается общественной работой”. Это привело к тому, что мужчины стали предпочитать в качестве жен … не комсомолок. Молодое советское государство первым в мире отменило и наказание за мужеложество. В 1926 г. Россию по приглашению советского правительства посетил известный гей-эмансипатор Магнус Хирш, впоследствии основавший воспетую в советских анекдотах Всемирную лигу сексуальных реформ. Однако затем ситуация резко изменилась. С 1934 г. гомосексуальные отношения наказывались лишением свободы сроком от 5 до 8 лет, и так продолжалось до 1993 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 15 февраля 1947 г. были запрещены браки между советскими гражданами и иностранцами, уже заключенные браки не признавались, а за нарушение Указа, в том числе за сожительство и романы с иностранцами, к нарушителям применялась ст. 58 УК РСФСР “антисоветская агитация”. С 1941 по 1992 г. в стране действовал налог на бездетность, обязывавший бездетных мужчин в возрасте от 20 до 50 лет и замужних бездетных женщин 20–45 лет платить в казну 6 % от зарплаты (люди, зарабатывавшие меньше 91 рубля в месяц, платили этот налог по пониженной ставке, а получавшие меньше 70 рублей вообще освобождались от него, зато сельские жители платили больше). И совсем тяжело было разводящимся, получившим относительную свободу только при Брежневе, что привело к удвоению за год количества разводов — с 360 тыс. в 1965 г. до 646 тыс. в 1966 г. В общем, если секс в Советском Союзе и был (вопреки вырванному из контекста высказыванию Людмилы Ивановой во время телемоста с США), то специфический и сильно осложненный.

Наркомании и проституции в СССР официально “не было”. Однако, по официальной статистике Министерства здравоохранения СССР, к 1990 г. на учете стояли более 67 тыс. наркоманов, а, по данным МВД СССР, уже к 1987 г. их было около 130 тыс., причем среди них имелись и пристрастившиеся к тяжелым наркотикам. Адекватное представление об “отсутствии” в СССР проституции дает фильм “Интердевочка”. “Проституция существовала конечно”, — пишет автор о том времени, — “но было это таким образом — где возле иностранных гостиниц тусовались валютные шалавы (не особенно презентабельной кстати, внешности)” [18]. А богатая коллекция советских маньяков собрана в современной телепередаче “Следствие вели”. Для СССР было очень характерным официальное отрицание бытовых проблем, которое распространилось и на человека — в виде его “раздвоения” на личность, представленную в официальных и неофициальных ситуациях [19], стоявшее за формированием хорошо известной “кухонной” психологии.

В плане межличностных отношений в СССР показателен феномен дедовщины в армии. Он был повсеместным, — трудно было найти советскую воинскую часть, в которой не было бы дедовщины. Официально ее “не существовало”, что очень характерно для “раздвоенной” жизни советского периода. Советская власть, наверное, могла бы искоренить дедовщину, но не слишком к этому стремилась, поскольку та вносила свою лепту в формулу: “чтоб служба медом не казалась” (пример отношения к человеку). Вместе с тем, родители боялись отдавать своих детей в армию — главным образом, именно из-за дедовщины. И регулярно кончал жизнь самоубийством, иногда прихватив с собой несколько старослужащих, какой-либо новобранец.

Вместе с тем, утверждение о том, что «именно зависть была основным двигателем внутреннего развития — мол, я тоже хочу жить как Петров, который работает в торговле и ездит на “Волге”, я тоже хочу сделать партийную карьеру, как Сидоров, и жить в ведомственном доме» [7], сильно обедняет реальное многообразие действительных причин поведения советских людей. Зависть, наверное, играла роль, но наряду с другими мотивами. Вызывает возражения и вывод М. Мировича о том, что «в общем, все россказни о какой-то там “особой доброте” советских людей — не более чем миф» [7]. Как и заключение другого автора: «Каждый гражданин СССР чуть ли не с детства знал, как доставать “запрещенку” из-под полы, как договориться, чтобы продвинули по службе или в очереди по квартире, и потому понимал, что в этом мире не все так просто, как кажется» [11]. Может, и знал, но в большинстве случаев не умел пользоваться этим знанием, иначе образ СССР как общества мошенников оказался бы близок к истине. Эти выводы, как и заключения: “Никто не нищенствовал во времена СССР — это абсолютно точно!”, “В СССР люди относились друг к другу доброжелательно” [18], “из-за тотальной бедности, неустроенности и ограниченности ресурсов большинство советских людей не были не то что добрыми — они часто были попросту озлобленными” [7] и т.д. выражают не столько истину, сколько субъективные желания интерпретаторов истории. Хотя, конечно, советская реальность, вопреки сентенциям советских идеологов, не способствовала формированию у советских людей братских чувств друг к другу. Причем, даже в тех ситуациях, когда по логике вещей должны возникать именно “братские чувства”. Вспоминается случай, когда советский журналист допытывался у итальянского производителя пиццы, что будет, если тот не доложит в свое изделие колбасы или сыра, а он не мог понять, как может не доложить. В СССР было все (включая секс), но взгляд на него зависит от точки зрения интерпретатора. В то же время звучащая иногда позиция, что от распада СССР выиграли разбогатевшие, а проиграли — бедные, упрощает реальное положение вещей. Новые богатые, по крайней мере, их часть, испытывают сильную ностальгию по советскому времени, а бедные не всегда считают, что раньше было лучше.

Межличностные отношения в СССР были неоднозначны, их общая оценка зависит от того, на что обращать и на что, соответственно, не обращать внимания, и поэтому вопрос о том, “лучше” или “хуже” жилось советским людям, чем живется в современной России, видимо, вообще лишен смысла. К тому же его однозначное решение вообще могло бы оставить без смысла жизнь целого поколения или, по крайней мере, его значительной части.

<h1>ОСОБЕННОСТИ МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЙ В СОВЕТСКОЕ ВРЕМЯ</h1>

Межличностные отношения советского времени, естественно, имели много положительных сторон, часто описываемых в литературе [13 и др.]. Их многочисленный и существенный характер не подлежит сомнению. Но если оценивать межличностные отношения в СССР в сравнении с их характером в развитых странах, то видны и их недостатки, менее акцентированные, чем достоинства. Поэтому именно на них целесообразно сделать акцент.

Первое, что бросается в глаза (хотя, конечно, не всем), это <em>отсутствие доверия к человеку</em>. Причем, налицо расхождение отношения к абстрактному Большому человеку, воплощенному в плакатах, песнях (“человек проходит как хозяин” и т.д.) и к Маленькому, конкретному представителю рода человеческого, бывшее составным элементом того “раздвоения”, которое проходило через всю советскую жизнь. Оно запечатлено в советском анекдоте о Маленьком человеке, который, съездив в столицу нашей Родины, на вопрос приятеля о том, как там дела, отвечает, что много раз слышал, как все у нас делается на благо человека, во имя человека и т.д., и наконец-то он увидел Человека, во имя которого все делается. Это недоверие находило проявление в хамстве, в бытовой формуле “вас много, нас мало”, в очередях-давках, в дефиците и других социальных явлений, характерных для советского времени.

Вопреки утверждениям советских идеологов, <em>советская система обедняла возможности человека</em>. Необходимость тратить львиную долю своего свободного времени на доставание предметов первой необходимости отнимало у человека и время, и силы, которые можно было использовать гораздо лучше. Одна лишь доставка продуктов на дом в современной России существенно облегчает жизнь, и сейчас, особенно во время пандемии, трудно представить себе, какой бы стала наша жизнь, если бы ее не было. Конечно, можно предположить, что во всем есть спортивный интерес, и, имея его, советский человек, тратя время на поиск и приобретение товаров, иной раз безрезультатно, получал спортивное же удовлетворение, и, например, какой смысл просто гулять, когда лучше тратить это время на поиск чего-либо? Однако подобное может прийти в голову только человеку, который сам не бегал по очередям и не вступал в битву с ближними за колбасу или ботинки, или бегал и вступал, но, имея короткую память, забыл об этом сомнительном развлечении.

Сравнение советского времени с современностью демонстрирует, что <em>перспектива межличностных отношений тогда была существенно сжатой</em>. Даже в фильмах того периода, которыми по праву гордится отечественный кинематограф, действие, как правило, разворачивается в очень ограниченном пространстве (“Ирония судьбы”, “Вокзал для двоих” и др.). Сейчас же в наших новых фильмах герои активно пересекают моря и океаны, демонстрируя свои прелести заморским наблюдателям. Соответствующая деталь являлась естественным следствием “запертости” советского человека в родных пенатах: мы, жившие в СССР, хорошо помним, что было нужно для того, чтобы попасть за рубеж даже в позднесоветские годы. На тот же кинематограф она оказывала неоднозначное, скорее позитивное, влияние, содействуя более глубокой проработанности темы межличностных отношений (большинство наших новых фильмов, по общей оценке, в этом плане бездарны). Однако она отражала тот факт, что советский человек был вынужден эволюционировать в более узком жизненном пространстве, включавшем сужение карьерных планов (максимум — стать наиболее благополучным представителем советского общества, имеющим квартиру, дачу, машину), в сравнении со своим западным собратом.

<em>Сильно усеченным у советского человека было и пространство выбора, </em>что тоже создавало особые условия для формирования советской личности. Имеется в виду не политический выбор — один кандидат на каждый пост, а жизненный выбор, который современному человеку приходится совершать почти на каждом шагу. Возможность его совершать означает умение взвешивать различные альтернативы, присваивать им ценностные веса, принимать решение и нести нелегкое бремя выбора, которое лежит на каждом современном человеке [6]. Нельзя сказать, что советский человек был всего этого лишен, однако либо за него решали другие, либо само пространство выбора было существенно суженным, что, с одной стороны, облегчало жизнь, с другой, препятствовало развитию важных для человека качеств.

Советский человек привык <em>к смысловому удвоению реальности, </em>совершал действия — участвовал в субботниках, носил пионерскую униформу и т.д., которые смысла не имели или, во всяком случае, имели чисто ритуальный смысл. Психологической науке еще только предстоит раскрыть, какое воздействие на психику человека это оказывало. Сейчас же можно предположить, что оно не было нулевым, что привычка к удвоению реальности — к тому, что одна ее часть имеет смысл, а вторая — нет, сказывалась на психическом развитии человека, например, приучая его к тому, что некоторая часть человеческих действий вообще лишена значения. Во всяком случае, процесс каузальной атрибуции, являющийся основой социального восприятия, в этих условиях был организован по-другому, не так, как в условиях, когда любые действия человека значимы в плане информации о направляющих их интенциях и диспозициях субъекта [21–23 и др.].

Все это результировалось в <em>событийной бедности</em> <em>жизни типового советского человека</em>. В его жизни происходило меньше событий, чем в жизни его западного визави. К этому, естественно, можно относиться по-разному, но влияние на развитие личности богатства внешней среды [16; 20 и др.] трудно отрицать.

Причем, все сказанное относилось к позднесоветскому времени, когда у граждан не было такого мощного инструмента расправы с ближними и, соответственно, воздействия на межличностные отношения, как доносы на них.

Существуют и другие особенности микросреды, в которой формировался советский человек, оказывавшие на него большое влияние. Предпринятое в настоящем тексте перечисление имеет смысл иллюстрации, а не исчерпывающего анализа. Ее целью было показать, что советский человек был не лучше и не хуже, чем его западный собрат, а что, поставленный в другие условия, он и сам был другим по сравнению с ним. И все же из описанных характеристик проистекает образ Взрослого ребенка, которому приписываются такие признаки, как “подростковое сознание”, инфантилизм и т.д. [3], характерные для советских людей.

Одним из лейтмотивов советской жизни было <em>чрезмерное участие государства в ней.</em> «“Правильный” советский человек не может представить себе ничего, что находилось бы вне государства, — пишет Л.Д. Гудков. — Он целиком принадлежит государству, это государственно зависимый человек, привычно ориентированный на те формы вознаграждения и социального контроля, которые исходят только от государства» [3]. Результат зависит от того, во-первых, насколько умные и высоконравственные люди управляют государством, во-вторых, насколько разумно вообще это участие. Первый вопрос, наверное, риторический, а оптимальное решение второго до сих пор открыто.

Почему ностальгия по СССР сейчас так выражена в нашем обществе? Причины, конечно, и в том, что для многих это ностальгия по ушедшей юности, и в многочисленных проблемах современной России, и в других подобных факторах. Но есть и еще одна причина, состоящая в том, что, как показывают исследования, курица, общипанная экспериментатором, к нему же и жмется, поскольку не приспособлена к самостоятельному существованию. Подобно этому и советский человек, воспитанный советской системой, испытывает потребность в ней, будучи плохо подготовленным к самостоятельному существованию в непростом мире.