Везде
Осет. myg / mugæ ‘сперма’ и некоторые вопросы общеиранской и индоевропейской реконструкции
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Осет. myg / mugæ ‘сперма’ и некоторые вопросы общеиранской и индоевропейской реконструкции
Аннотация
Код статьи
S160578800022747-7-1
DOI
10.31857/S160578800022747-7
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Дзиццойты Юрий Альбертович  Фалилеев Александр Игоревич
Должность: ведущий научный сотрудник
Аффилиация: Институт лингвистических исследований РАН
Адрес: Россия, 199053, Санкт-Петербург, Тучков пер., д. 9
Выпуск
Том 81 Номер 5
Страницы
57-73
Аннотация

В статье предлагается новый подход к этимологии осет. myg/ mugæ ‘сперма’ и уточняется предыстория производного от него myggag|  muggag‘семя’, ‘род’, ‘порода’. Изучение версий фрагмента Нартовского эпоса осетин, где слово употреблено единственный раз, позволило проследить стратегии его эвфемизации, что позволило по-иному взглянуть на первоначальную семантику лексемы. Осет. mygможно непротиворечиво возвести к общеиранскому продолжению и.-е. *meuk- ‘развязать, сбросить’ (ср. лат. mucus‘слизь’, гр. μύξα ‘сопля’). Не исключена возможность и его происхождения из праиран. *mau- : mū- со значениями ‘быть влажным, увлажнять’ и ‘двигать(ся), удалять(ся), отодвигать(ся)’. В работе эти праиранские глаголы семантически не дифференцируются, чему дается обоснование. К ним же можно возвести и осет. myræg ‘первый фильтрат, получаемый при варке пива’, в работе рассматриваются также и другие производные на *-ra- от этого общеиранского глагола. Исследование показывает, что реконструкция скифск. *muka ‘сперма’, ‘семя’, ‘порода’ на основании скифского антропонима Μουγισαγος вызывает существенные сомнения, а традиционное использование эксклюзивно иранских, и прежде всего осетинских, данных для интерпретации фракийских личных имен с начальным компонентом muca- представляется неуместным.

Ключевые слова
осетинский язык и фольклор, этимология, историческая лексикология, иранистика, индоевропеистика, праязыковая реконструкция
Классификатор
Получено
11.11.2022
Дата публикации
11.11.2022
Всего подписок
12
Всего просмотров
522
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать   Скачать pdf
1 Введение
2 Сопоставление осет. myg / mugæ ‘сперма’ и производного от него myggag | muggag ‘семя’, ‘род’, ‘порода’ с лат. mucus ‘слизь’ и гр. μύξα ‘сопля’, ‘слизь’ мы находим уже в Осетинских этюдах В.Ф. Миллера, вышедших в 1882 г. [1, с. 96]1. Это сопоставление – с некоторыми модификациями – остается общепринятым. Так, В.И. Абаев [4, c. 173] приводит его в сопряжении со скифск. Μουγίσαγος, которое, согласно ему, соответствует (с перестановкой частей) ос. sag-mugg-ag ‘оленьей породы’; эта параллель учитывается не во всех работах исследователя (напр. [5, c. 27] и [3, T. II, c. 137]). Однако в статье, посвященной происхождению осет. sag ‘олень’ [3, T. III, c. 15] и собственно скифскому языку [6, c. 296], мы ее снова находим. В двух первых работах В.И. Абаева появляется ссылка на индоевропейское meuk- [7, S. 744] для объяснения происхождения этих форм2. Согласно В. И. Абаеву [5, c. 27], “[о]собая формальная и смысловая близость к латинскому позволяет видеть здесь специфическую скифо-латинскую изоглоссу”, и, ожидаемо, рассматриваемое сопоставление приводится в монографии, посвященной скифо-европейским изоглоссам. Сами же эти скифо-европейские изоглоссы определены В.И. Абаевым [5, c. 3] как сближения, в первую очередь – лексические, осетинского языка с и.-е. языками европейского ареала, где осетинский, “порывая с другими индоиранскими языками, смыкается с” германским, италийским и т.д.
1. Ср. также работу [2, с. 39], на которую ссылается словарная статья в ИЭСОЯ [3, Т. II, с. 137].

2. Кельтские формы, которые В.И. Абаев здесь учитывает со ссылкой на работу Х. Вагнера [3, T. II, c. 138 сн. 1], безусловно, имеют иную этимологию, см. [8]. Отметим также, что для Р. Бильмайера осетинское слово в целом остается неясным по происхождению [9, c. 198].
3 Анализ этой группы осетинских слов В.И. Абаевым принят в [10, Т. V, с. 300], где исключительно на их основании реконструируется общеиранск. *3mauk- : mūk ‘слизь’3. В качестве comparada привлекаются уже приведенные Абаевым греческая и латинская (с добавлением mūcar ‘плесень’) лексемы, а также праслав. *muklivъ ‘мокрый, влажный сырой’. Для последнего приводится ссылка на словарь Ю. Покорного [7, S. 744], a также [12, Т. XX, с. 179], где, однако, имеются и иные этимологические толкования праслав. формы. Согласно [10, Т. V, с. 300], эта общеиранская форма восходит к и.-е. *meuk- ‘скользить, скользкий, слизистый, слизь, мокрота’, то есть к тому же и.-е. корню [7, S. 744]. Однако эти данные выделяются в отдельную словарную статью, а в качестве промежуточной реконструкции приводятся как арийск. *mauk- : mūk-, так и *(s)mauk- : (s)mūk-. Необходимо обратить внимание и на то, что словарная статья, посвященная общеиранск. *3mauk- : mūk ‘слизь’, содержит следующую оговорку: “рефлексы надежно зафиксированы только в осетинском языке, поэтому отнесение данного корня к общеиранскому фонду и к праиранскому хронологическому уровню проблематично” [10, Т. V, с. 300]. Xотя в научной литературе уже было отмечено в отношении великолепного Этимологического словаря иранских языков, что “среди реконструированных общеиранских основ имеются и такие, которые основаны исключительно или преимущественно на осетинском материале” [13, с. 356], при анализе подобных случаев необходим выход за пределы иранистики, а иногда – и за пределы индо-иранистики. Последнее связано напрямую с концепцией скифо-европейских изоглосс, и, примечательно, многое из того осетинского материла, что раньше рассматривалось в этом ключе, сегодня, после существенных прорывов в иранской и индоевропейской этимологии, таковым уже не считается, и их следует отнести к исконно иранскому фонду. К примеру, осет. arm ‘рука’ сближалось исключительно с нем. Arm ‘id.’ и проч. [5, с. 30–31], однако праиран. *arma- : r̥ma- ‘рука’, к которому и восходит это слово, имеет надежные рефлексы в иранских языках [9, S. 109]; [10, Т. I, с. 225–26]; [14, c. 213]. Соавторы этой статьи планируют посвятить специальную работу этой проблеме. Здесь же мы рассмотрим только ставшее традиционным сопоставление осет. myg / mugæ ‘сперма’ (и myggag | muggag‘семя’, и т.д.) с лат. mūcus ‘слизь’ и гр. μύξα ‘сопля’, ‘слизь’.
3. Об использовании реконструкции иранск. *muk(a)- в фракологии (ср., напр., уже [11, с. 62]) см. ниже.
4 1. Осет. myg / mugæ ‘сперма’: данные
5 Удивительным образом в статье Историко-этимологического словаря осетинского языка, посвященной осет. myg / mugæ ‘сперма’, В.И. Абаев не приводит, как обычно, примеров его употребления [3, T. II, c. 137]. Причины тому очевидны – в связи с табуированностью этого слова мы вправе ожидать на его месте разнообразные перифразы, если оно не используется в научном (псевдонаучном) контексте, что частотно и ожидаемо в современном осетинском языке. Действительно, как сформулировала это И.Б. Качинская [15, c. 109], «[в] народной культуре все, что связано с “телесным низомˮ, может получать прямые названия, но может подвергается [так в тексте] эвфемизации». Что касается ранних использований этого осетинского слова (и его синонимов), то вполне естественно мы можем ожидать его аттестацию в осетинском Нартовском эпосе. Действительно, в сказании о рождении нарта Сослана (Созирико) встречается следующий сюжет, известный и по иноязычным версиям эпоса, и в текстах живущих далеко от Кавказа народов, см. [16]; [17, c. 41–46] и значительное количество примеров, собранных в [18, “F14. Сын камня”]. Нартовский пастух (или небожитель Уастырджи, или великан) воспылав любовью к красавице Сатáне, стиравшей в обнаженном или полуобнаженном виде белье на берегу реки, не сумев преодолеть водное препятствие, пустил в красавицу свое семя. Однако красавица ловко увернулась, и семя попало в камень, который понес. В варианте герой опускается на близлежащий камень и изливает в него свое семя. Зафиксировано двадцать вариантов этого сказания, в каждом из которых название для действия героя (соитие с камнем) и семени, пролитого в лоно камня, подвергнуто табуированию. Соответствующий материал рассматривается ниже по наиболее полному, семитомному, академическому изданию осетинского эпоса “Нарты кадджытæ” [19]. В ряде вариантов сказания эпизод отсутствует [19, T. II, c. 10]; [19, T. II, c. 226]4, во многих других акт семяизвержения не упоминается. Так, герой был вынужден попросту совокупиться со скалой (къæдзæхимæ куы бахуыссыдис) [19, T. VI, c. 224–225], а в одном дигорском тексте сказано, что у пастуха взыграла кровь (æ тог искуста ‘заработала кровь’), и он лег на камень и заснул [19, T. II, c. 655]. В двух текстах, сохранившихся только в русских переводах, акт оплодотворения вызван касанием: персонаж “оперся на камень, отчего последний оплодотворился”, а в результате из камня родился герой Сирдон [19, T. IV, c. 289], а в другой версии “он прислонился к камню, и внутри камня зародился ребенок” [19, T. II, c. 750]. Сходное мы находим и в еще одной осетинской версии – увидев Сатáну, герой решил перепрыгнуть через реку, но сумел допрыгнуть только до одного камня, где его и настигло желание. Однако он промахнулся (æ гъудтаг фæййевгъудæй), и камень понес [19, T. II, c. 16]. Подобное опущение определенных лексем в подобных контекстах известно в различных культурах, ср. напр., [20, p. 120–23 et passim].
4. В то же время рассматриваемый мотив встречается и в другом цикле, где герой Батрадз, согласно одному из вариантов, также родился из чрева камня [19, T. III, c. 387–388].
6 Единственный текст, в котором собственно встречается слово мыг ‘семя’, был записан в 1923 г., в Северной Осетии, в селении (ныне это город) Ардон:
7 Уастырджи воспылал любовью к нартовской красавице Сатане, которая не разделяла его чувств. Но однажды небожителю удалось схватить красавицу в объятия, а страсть его достигла такой степени, что он брызнул своими брызгами (семенем) (йæ пырх (мыг) акалдта). Однако красавица увернулась, и его семя окропило камень (дурыл бапырх). [19, T. I, c. 48].
8 Сказитель, как и все остальные “коллеги по цеху”, воспользовался эвфемизмом, в данном случае – пырх ‘брызги’, но тут же решил пояснить, очевидно, для записывающего, что именно имеется в виду под этим словом. Таким образом, мы имеем едва ли не единственную фиксацию в языке фольклора слова мыг ‘сперма’. Как и ожидалось, лексические замены слова мыг в версиях этого рассказа весьма частотны и разнообразны. Уже в приведенном фрагменте сказитель использует пырх ‘брызги’ в качестве основного обозначения ‘спермы’. В одной дигорской версии, где героем оказывается пасущий коней табунщик (бæхгæс), рассказывается, как он уснул на камне, что лежал на берегу реки, и пролил в него свое семя, цъумур [19, T. II, c. 5], что буквально означает ‘грязь’. Такую же семантическую замену с другой лексемой мы находим еще в одном дигорском тексте: Сатáна стирает одежду, на противоположном берегу пастух воспылал к ней страстью. Он пустил в нее (струю), а Сатáна вставила меж ног камень, и семя (цъумурдзийнадæ, букв. ‘грязь’) попало в него [19, T. IV, c. 16]. В другом дигорском тексте рассказывается, что когда Сатáна стирала одежду, некий мужчина (лæг) метнул в нее свою “пулю” (нæмуг) [19, T. II, c. 20]. Известна и замена слова с помощью лексемы со значением ‘вода’: Сатáна стирает одежду на берегу реки, а на противоположном берегу при виде ее тела у великана взыграла кровь. Но река вышла из берегов, и он не мог переплыть ее. И тогда великан пролил семя на огромный камень: дынджыр дурыл уæйыг йæ дон акалдта (досл. ‘на огромный камень великан свою воду (дон) пролил’) [19, T. II, c. 710].
9 Во многих версиях вместо семяизвержения рассказывается о других физиологических выделениях, в первую очередь – мочи, в том числе и в завуалированной форме. Так, в одном дигорском тексте рассказывается, как пастух решил переплыть через реку, разделявшую его и красавицу Сатáну, но сумел доплыть только до середины, где на камне обмочился (фертайуйнаг æй), букв. ‘стал таким, которому нужно искупаться’ [19, T. II, c. 25], ср. также другую сходную в этом отношении дигорскую версию с этим же оборотом в [19, T II, c. 11]. Сюда же примыкает еще одна запись сказания, в которой Уастырджи долго охотился за Сатáной, которая отвергала его домогания. Но однажды на берегу реки он обнаружил штаны Сатáны, разосланные для сушки на камне. Уж штаны то твои не уйдут от меня, подумал небожитель, и помочился на них (хæлафыл фæмызта) [19, T. II, c. 75]. Эта же версия представлена в цитированном варианте сказания о рождении нарта Батрадза, согласно которому герой Хæмыц помочился на синий камень (цъенгæ дурыл бамызта), лежавший на окраине села, а через положенный срок из камня родился младенец Батрадз. В этой связи см. [21, p. 92, 142], где, между прочим, приводится лат. urina = semen (Juv. 11.170), и далее – [18, “F54D. Зачинает, выпив мочу”]. Кроме мочи функцию спермы, похоже, выполняет и слюна (плевок): согласно одной версии, Сатáна обнаженной купалась в море. На противоположном берегу пас свое стадо пастух. Завидев Сатáну, он бросился к ней, но когда оказался посреди моря, Сатáна вытянула всю воду на себя, и пастух оказался на камне. Пастуху осталось только вернуться назад, но Сатáна, пожалев о своем поступке, подошла к тому камню и плюнула на него [19, T. IV, c. 16]. О слюне как эквиваленте спермы см. материалы и их анализ, представленные в работе [22, c. 170–71]5; в связи с метафорой ‘еда’ для сексуальной связи см. [21, p. 138–141] и ср. также [23, p. 227].
5. Авторы благодарны Н.Н. Казанскому за привлечение нашего внимания к этой важной публикации, в которой рассматривается преемственность мотива от древне/средне-индийского до современного цыганского.
10 Особый интерес представляет замена ‘спермы’, представленная в двух дигорских версиях рассказа. Процитируем первый фрагмент полностью:
11 Сатана в коротком бешмете стирала одежду на берегу реки. На противоположном берегу пас отару пастух. Воспылав к ней страстью, но не сумев добраться до нее, пастух взмолился Богу: æдта ми ка рацæуа, уой гъулахъи фæрдуг фестун кæнæ! ‘раз так, то преврати в гъулахъ-бусину то, что исторгнется из меня’. Бог внял его просьбе, и он метнул в красавицу бусину. Однако она увернулась, и бусина попала в камень [19, T. II, c. 12].
12 Более краткая версия с этой лексической заменой выглядит так: Сатáна в коротком бешмете, без штанов стирала одежду. Пастух (бæхгæс) прилег на камень. Появилась золахъ-бусина, которую пастух метнул в красавицу (Золахъ-фæрдуг фестадæй ма ‘й Æхсинæмæ фехста) [19, T. II, c. 14]. Интерпретации гъулахъ / золахъ бусины будет посвящена наша отдельная работа, а здесь нужно отметить, что связь слов, означающих ‘сперма’, ‘семя’ и драгоценных минералов, уже отмечена. Так, в русском языке слово сѣмя, о котором см. далее, используется и в значении “мелкие золотые или серебряные шарики, напаиваемые в ювелирных изделиях; зернь” [24, T. XXIV, c. 61].
13 Кроме того, имеются и иные замены, уже грамматические. Так, в другом тексте Уастырджи предложил Сатáне встать к нему задом и нагнуться, а сам, стоя на противоположном берегу реки, пустил струю: Уастырджи йæ доны иннæ фарсæй бацъыртт кодта, мæнæ нæл сæгъ куыд ацъыртт кæны тæрæн афон, фæззæджы сæ æрæгмæ куы фæуадзынц, уæд, уый хуызæн ‘Уастырджи брызнул им с противоположного берега, подобно тому, как брызжет козел, которого осенью, в период течки, запирают и не подпускают своевременно (к самкам)’ [19, T. II, c. 5]. Здесь в качестве эвфемизма выступает энклитическая форма местоимения уый – йæ ‘его / им’. В другой версии, рассказывающей о пастухе, метнувшем семя, последнее названо также местоимением йæ [19, T. II, c. 19]. Местоименные замены частотны в подобных контекстах и в других культурах, ср. [20, p. 124–26] или [15, c. 115, 118]6.
6. Как на пример использования лексемы myg ‘сперма’ в осетинском словообразовании указывается на слово æмыджыр(тæ) ‘жены многоженца по отношению друг к другу’ с неясной этимологией, см. [3, T. I, c. 147–148], которое не очень удачно возводится к æm-myg-jar-tæ ‘рождающие от одной спермы’ [25, c. 39–40]. Помимо натянутой семантики эта этимология противоречит исторической фонетике осетинского языка: ar не может перейти в yr, а гемината mm редко упрощается в m.
14 2. Осет. myggag / muggag ‘фамилия, род, племя’, скифск. Μουγισαγος и фракийские антропонимы на Muco-.
15 Слово myggag / muggag ‘семя’, ‘род’, ‘порода’, ‘фамилия, племя’ было сопоставлено с осет. myg / mugæ ‘семя’ уже В.Ф. Миллером [1, c. 96]. При этом Миллер правильно указал на наличие в первом из них суффикса -i̭ag-, что в результате ассимиляции -gi̭- > -gg- (у Миллера неточно -ki̭- > -kk-) и дало современную форму myggag. Такое же словообразование находим в целом ряде других слов, исходящих на согласный. В качестве иллюстрации приводим несколько примеров с исходом -g, ср. осет. fændag ‘дорога’ – fændaggag ‘дорожные припасы’, læg ‘мужчина’ – læggag ‘подающий надежды’ (о юноше) и пр. Впоследствии В.И. Абаев утверждал, что myggag происходит “от myg ‘сперма’ с суффиксом -ag и закономерным удвоением gg” [3, T. II, c. 137–138]. Но при такой трактовке неясно, за счет чего происходит удвоение gg. В.И. Абаев полагал, что способностью удваивать консонантный ауслаут обладал сам суффикс -ag, а также суффикс -on [26, c. 676–677]. Однако можно привести десятки примеров на -ag и -on, в которых консонантный ауслаут производящей основы не удваивается: kusyn ‘работать’ – kusag ‘работающий’, tasyn ‘гнуться’ – tasag ‘гнущийся; гибкий’ и т.п. Почему же при наращении суффикса -ag в одних случаях консонантный ауслаут удваивается, а в других – нет? На основе того, что наращение суффикса -ag на основы с исходом на -r и некоторые другие сонанты приводит к j-эпентезе (ср. sær ‘голова’ – sæjrag ‘главный’ [26, c. 677]), было подтверждено предположение В.Ф. Миллера о наличии в осетинском языке двух разных суффиксов -ag, один из которых через этап *-i̭ag- < *-ai̭āg- восходит к древнеиранскому *-ai̭āka-, а другой – к др.-иран. *-āka-, см. [27, S. 332–333]; [14, c. 157–160]; [13, c. 239–240]. Иными словами, к одним основам присоединяется суффикс *-i̭ag-, приводящий либо к геминации конечного согласного, либо к эпентезе (точнее, к метатезе); этим объясняется, например, наличие таких вариантов, как wællag / wæjlag ‘верхний’ [3, T. IV, c. 68], twallag / twajlag ‘туалец; житель Туалии’, xollag ‘корм’ / xojrag ‘пища’ [Там же]. К другим основам присоединяется суффикс -ag- из *-āka-, откуда xærag ‘любящий поесть’ и пр. Ср. также zaryn ‘петь’ – zarag ‘поющий’, но Zar ‘селение в Южной Осетии’ – zajrag ‘житель (селения) Зар’.
16 Таким образом, этимология В.Ф. Миллера фонетически безупречна, а по точному (исходному) значению myggag должно означать ‘связанный с myg’. Миллер, впрочем, не затрагивал семантическую сторону этого сопоставления, что было сделано В.И. Абаевым: “[д]ля развития значения ‘сперма’ > ‘род’ ср. ст. слав. plemȩ в значении σπέρμα и šemȩ в значении как σπέρμα, так и ‘род’, ‘поколение’ ; ср. также тюрк. иruγ ‘семя’, ‘род’, ‘порода’, ‘племя’”, [3, T. II, c. 138] и ср. [5, c. 27]. Действительно, эта семантическая связь достаточно тривиальна, что представлено, к примеру, и в словарной статье сѣмя в [24], где оно определено как ‘вещество, содержащее в себе животный зародыш’, ‘сперма’, ‘род, племя’, ‘потомки, потомство’, ‘зерно’ и т.д. [24, T. ХХIV, c. 60–61]. То же можно проиллюстрировать и примерами из собственно иранских языков. Так, продолжения иранск. *tauxman- (и производного от него *tauxmaka-) показывают сводную палитру значений, ср. авест. taoxman- ‘cемя’ и др.-перс. taumā- ‘семья’ (см. [28, S. 189] по поводу древнеиранских данных), а перс. tuxm ‘семя’ используется в курдском (tōxim) и в значении ‘зерно’, ‘яичко’, ‘род’, ‘происхождение’ [29, c. 416]. В ваханском tuxm означает ‘семя, зерно’, ‘яйцо’ и ‘родня, клан’ [30, c. 477], a осет. t’ymy-t’yma - ‘отдаленное потомство’, ‘род’ [3, T. III: 357–358]. Курдск. tōv известно в значениях ‘семя’, ‘семечко’, ‘зерно’, ‘род’, ‘поколение’, а несвязанное с ним исторически nat́ūf означает ‘род’ и ‘семя’ [29, c. 356, 21], и этот список можно продолжать7. Здесь можно вспомнить и о том, что осетинск. myggag / muggag в форме mugkag (со ссылкой на одну из работ В. Миллера) использовалось – со знаком вопроса – в работе [31, S. 503] для реконструкции элемента скифского ономастикона *mūχ, однако автор не приводит никаких собственно скифских имен для его иллюстрации8.
7. См. подборку имеющих разные этимологии слов, означающих ‘семя’, в нескольких иранских языках, напр., в [36, p. 67].

8. Приведенные здесь нескифские антропонимы рассматриваются также теперь по-иному. По поводу хорезм. Arthamūx (ср. [31, S. 39]) см., напр., [37, c. 132], о Izmūx (ср. [31, S. 143]) см. [38, p. 264], s. v. Yiztbuzit.
17 Осетинск. myggag / muggag ‘семя’, ‘род’, ‘порода’, ‘фамилия, племя’ мы находим и в композите sag-muggag ‘оленьей породы’, который был неоднократно сопоставлен (с перестановкой частей) со скифск. личным именем Μουγισαγος, зафиксированном в надписи из Ольвии, см. [4, c. 173]; [6, c. 296]. Это сопоставление уже вызвало критику, и современные исследователи (cм. [32, p. 114])9 предпочитают не ассоциировать финальную часть личного имени со скифским словом, означающим оленя (см. также [6, c. 300–301] и ср. [3, T. III, c. 11–16] по поводу осет. sag ‘олень’). В.И. Абаев [6, c. 296] полагал, что на основании начальной части Μουγισαγος возможно реконструировать скифск. *muka ‘сперма’, ‘семя’, ‘порода’, привлекая, таким образом, все значения, присущие как осет. myg, так и myggag / muggag. Более того, при сопоставлении скифского имени с осетинским композитом Абаев приводит последний как sag-mugg-ag, что неверно, как было указано выше, с точки зрения диахронической морфологии. Однако, что особенно важно, сопоставление скифских личных имен Μουγισαγος и Μουγεισο[ς], также из Ольвии, привело А.И. Иванчика и В.В. Крапивину к выводу, что первое из них содержит рефлекс известнейшего иранск. суффикса *-aka-, а второй – нет, см. [32, p. 114].
9. Авторы благодарны А.И. Иванчику за ссылку на это важное исследование и последующее обсуждение представленного в нем материала.
18 Таким образом, мы имеем дело здесь с *Μουγ(ε)ισ- resp. *Mugis-, и интерпретация -is-остается гадательной. Можно было бы предположить здесь производное, оформленное суффиксом, соответствующим др.-перс. и авест. -iš-, др.-инд. -iṣ-, см. с дальнейшей литературой [28, S. 326] и ср. [33, p. 55–56] по поводу предыстории индо-иранского *-is-10. Однако, скорее, мы имеем дело с началом второго компонента имени, усеченного в гипокористике, ср. фрак. антропоним Μούκις, к фрак. *muca- [34, p. 256], о котором см. ниже. Важно, что, не наблюдая теперь морфологического изоморфизма, постулированного для скифск. Μουγι-σαγ(ος) / осет. sag-mug(gag), и учитывая семантическую составляющую, реконструкция В.И. Абаевым [6, c. 296] скифск. *muka ‘сперма’, ‘семя’, ‘порода’ представляется неочевидной. Как уже было отмечено, осет. myg известно исключительно в значении ‘сперма’, и наличие слова с таким значением в личном имени представляется маловероятным. Конечно, мы можем представить себе, что известное семантическое развитие произошло в скифском слове, однако подобный подход является недоказуемым. Компонент *Μουγ- может в принципе восходить к иному этимону, содержащему иранск. *muk-, о чем см. ниже. Подобные персидские имена уже давно были отмечены (ср. [31, S. 217]), и соответствующие их аттестации в Ольвии хорошо изучены, см. [35, p. 4–7].
10. Этот суффикс в осетинском должен был отразиться в виде -is- (дигор.) / -ys- (иронский). Ср. в этом отношении qomys / qomus ‘сила’ при qom ‘способный’ [3, T. II, c. 309], или хоmys ‘название кушанья’ при хоm ‘сырой’ [3, T. IV, c. 213]. О топоформанте -s- в осетинской топонимии и других суффиксах на -s см. [39, c. 97, 105–106]. Форма, восходящая к *mugis-, в осетинском языке неизвестна.
19 К этому можно также добавить, что осетинские лексемы, вместе или поодиночке, и без учета скифских антропонимов, использовались для интерпретации фракийских личных имен с начальным компонентом muca-, cp. Μουκαπορις или Μουκατραλις. Подобные фракийские антропонимы с muca- весьма частотны и многообразны (см. впечатляющий каталог в [34, p. 227–256]) и известны, в том числе, и в Ольвии, см. [40, p. 5–8] с библ. Уже у В. Томашека мы находим – среди других предложений – сопоставление фрак. muca- с осет. mukkag ‘Same, Nachkommenschaft’ [41, S. 26], а В. Георгиев [11, c. 62] цитирует оба осетинских слова, причем глоссирует осет. mugæ как ‘семейство’, а muggag – как ‘порода’. Он приводит для осетинских слов “иран. muka-” без каких-либо комментариев или дальнейших ссылок и не снабжает иранскую форму ожидаемой в случае реконструкции звездочкой. Болгарский ученый, похоже, не сомневается в правоте этого сопоставления, на основании именно которого он приписывает фрак. muca-, известному только по антропонимии, значение ‘семейство, порода, род’. Все это неоднократно повторено в его последующих публикациях и традиционно (с некоторыми вариациями) воспроизводится десятилетиями в палеобалканистике. Так, И. Дуриданов, ссылаясь на [3, T. II], но с опечаткой в номере станицы, цитирует в этой связи осет. muggag / mуggag (но не myg!), и возводит эти данные к и.-е. *muk-, которое он оставляет без перевода и каких-либо дальнейших спецификаций, [42, S. 140]. См. также недавнюю работу [42, S. 94, 116], где фракийский компонент, глоссируемый как ‘семя, племя’, сравнивается с осет. muggag и иран. muka- ‘семя, род’ (sic!, осетинское слово не снабжается переводом, а иранская реконструкция – надлежащей звездочкой). Примечательно, что скифск. Μουγισαγος в этих работах вообще не упоминается. Представляется, что интерпретация этих фракийских антропонимов, основанная на прямом и безоговорочном сопоставлении исключительно с указанными осетинскими лексемами, не может не вызывать заслуженных сомнений. Показательно, что Д. Дана, который обычно ссылается на известные этимологии при каталогизации фракийско-дакийского ономастического инвентаря в [34], в данном случае не приводит никаких комментариев. Более того, сама этимология осет. myg и myggag / muggag, как будет показано в следующем разделе, не позволяет принять эту интерпретацию фракийской лексемы.
20 3. Проблемы этимологии осет. myg / mugæ ‘сперма’
21 Как мы видели, в приведенных версиях текста Нартовского эпоса осетин весьма частотны эвфемистические замены слова ‘сперма’ и соответствующие перифразы. Семантическая и прагматическая функции эвфемизмов хорошо изучены, см. [44], для осетинского см. [45] и ср. [46, c. 244–250] в общеиранской перспективе, а в применении к лексике “телесного низа”, ср., напр., [20] или [15, c. 118–133]. В данной работе авторы не ставили перед собой задачу изучения формальной классификации этих замен – интерес, в данном случае, представляет собой исключительно их семантика, учет которой оказывается важным подспорьем для уточнения этимологии осет. myg / mugæ ‘сперма’.
22 Как представляется, для решения вопроса о предыстории осет. myg / mugæ ‘сперма’ нет необходимости выделения общеиранского *3mauk- : mūk ‘слизь’, основанном исключительно на осетинских данных и ставящего в основу реконструкции именно это слово. Действительно, лексемы, означающие слизь и сопли, этимологически родственны во многих языках, напр. русск. слизъ ‘слизь’ и слиза ‘обильные выделения из носоглотки при плаче; слизь’ ([24, T. XXV, c. 85], cp. сопли ‘носовая слизь, сопли’ [24, T. XXVI, c. 158]) или для балтийских данных см. примеры в [47, p. 181–182]; для иранского см., напр., [10, T. III, c. 44] и [10, T. IV, c. 165–68]. Примечательно, что в осетинском одно из слов, означающих ‘сопли’, является композитом xæffynӡ, букв. “гной (xæf) носа (fynӡ)” [3, T. IV, c. 161–162]. Также, вероятно, следует обратить внимание на эвфемистическую замену спермы на слюну, т.е., слизь, и в приведенной выше версии фрагмента Нартовского эпоса; см. анализ подобных замещений в других источниках – и, возможно, с иной мотивировкой (ср. [21, p. 138–141] и [23, p. 227]) – в работе [22, c. 170–71]. Однако и семантическая, и формальная составляющая традиционного подхода к предыстории осет. myg / mugæ ‘сперма’ нуждаются в пересмотре в свете новых исследований и по иранистике, и по индоевропеистике.
23 Начнем с уже традиционно приводимой в связи с осетинскими формами comparanda. Лат. mūcus возводят к италийск. *mung- ‘вытирать’ и вместе с греческим словом, как и общесл. *mъknǫti (см. [12, T. XX, c. 219]) согласно Де Фаану и другим исследователям, они восходят к и.-е. *(s)mu-n-k-, [48, p. 392]). При этом отсылка дается на тот же и.-е. глагольный корень *meuk- ‘развязать, сбросить’ [49, S. 443–4], cp. [7, S. 744]. Греч. μύξα ‘сопля’, ‘слизь’ обычно вместе с глаголом μύσσομαι ‘сморкаться’ рассматриваются в связи с лат. mucus ‘слизь’, см. [50, p. 985–6], где, впрочем, допускается мысль и о догреческом происхождении этой лексемы. Этот и.-е. глагол отражен в иранском как *1mauk- : muk- (*maug- : mug-) ‘развязывать(ся), освобождаться’ согласно [10, T. V, c 286–295], cp. *mauč1 ‘to release, let loose/free’ в [51, p. 269–70]. В самом осетинском языке известны другие производные от реконструированного глагола *mauk- : muk- (*maug- : mug-) ‘развязывать(ся), освобождаться’, ср. ræmūʒyn / ræmyǧd ‘отрывать’, ‘разрывать’, ‘вырывать’, ‘выдергивать’, формально соответствующее авест. fra-muxti ‘снятие (обуви)’ или согд. βr’’mč- ‘снимать одежду’, ‘раздевать’; см. [3, T. II, c. 373–4] и [14, c. 307]. Возведение к этому же общеиранскому глагольному корню осет. myg / mugæ ‘сперма’ также является формально непротиворечивым.
24 Понятно, что названия спермы в разных языках могут быть семантически мотивированы различно, ср. восходящие (обычно через латинское посредство) к греч. σπέρμα слова во многих европейских языках. В самом греческом оно означает ‘семя, зародыш’ и является производным от глагола σπείρω ‘сеять, оплодотворять’, к и.-е. *sper- ‘сеять, рассеивать’, см. [50, p. 1379–80] и [49, S. 580]. В др.-греч. ἀφρός означало и ‘сперму’, и ‘морскую пену’, см. [23, p. 32] и по поводу этимологии – [50, p. 179], ср. в этой связи кл. перс. fīn ‘сопли, сморкание’ и fīnak ‘пена на море’ [10, T. III, c. 44] и лексемы, собранные в [10, T. IV, c. 165–68] s.v. *kafa-, *xafa- ‘пена’, ‘слюна’, ‘слизь’. Примеры можно продолжать до бесконечности, но нас интересует здесь возможность мотивации слов со значением ‘сперма’, ‘сопля’ и т.д. как “освобожденного (из организма)”. Мотивация ‘освобождения’ для обозначения физиологического выделения из организма (испражнения), присуща многим языкам (ср. [21, p. 242–43], и, если придерживаться традиционного сопоставления осет. myg / mugæ ‘сперма’ и лат. mūcus ‘слизь’ и т.д., но в рамках последних этимологических изысканий, то указанный и.-е. и индо-иранский корень с семантикой ‘освобождать(ся)’ оказывается полностью удовлетворяющим как семантически, так и формально. Примечательно, что согласно [49, S. 443–4, s.v. *meuk-] соответствующие латинские и греческие глаголы показывают сужение изначальной семантики и.-е. глагола до ‘высморкаться’ ((aus)schneuzen), а лат. mūcus восходит к *móuk-o- ‘выделение’ (Absonderung). В этой связи необходимо отметить родственное др.-инд. moc-, формы которого зафиксированы со значением ‘освобождать(ся)’, ‘высвобождаться’ [52, B. II, p. 392], cр. также значения ‘метать’, ‘бросать’, ‘кидать’ в некоторых славянских языках у восходящих к нему глаголов, см. [12, T. XXI, c. 36–7]. Также можно обратить внимание на то, что сперма рассматривается как нечто, исторгнутое из организма, и в ранней иранской традиции. “Как и все, исходящее из человека (волосы, ногти, моча и т.д.), извергнутое во время поллюции семя приравнивалось к скверне”, отмечают исследователи Авесты [53, c. 247], а в пехлевийском своде IX в. “Денкард” сперму – вместе с мочой и менструальными выделениями – относят к hixr, “мертвым субстанциям, которые живые тела отрицают и выталкивают” [54, p. 49]. Примечательно, что мотивация освобождения и/или бросания присуща и использованным в этом контексте глаголам в рассмотренном фрагменте Нартовского эпоса, ср. “пустил в нее (струю)” и проч. Таким образом, имеется очевидная возможность сохранить традиционное соответствие осет. myg / mugæ ‘сперма’, лат. mūcus ‘слизь’ и, возможно, гр. μύξα ‘сопля’, ‘слизь’, но как ‘испражненное’, ‘освобожденное (из организма)’. Иными словами, перед нами опять оказывается некоторая “скифо-европейская изоглосса” с новым и.-е. денотатом, однако лишь на первый взгляд: все приведенные формы отражают изначальную семантику индо-европейского глагола, великолепно представленную и в соответствующем богатом индо-иранском материале.
25 Впрочем, Де Фаан также указывает на возможность возведения лат. mūcus к и.-е. словам, означающим влагу, болото и проч. Он приводит в этой связи несколько примеров из разных и.-е. языков, и все они в той или иной мере являются проблематичными. Так, латв. прилагательное mukls ‘болотистый’, согласно К. Карулюсу [55, T. I, p. 602], восходит к глаголу mukt ‘бежать’, который, в свою очередь, возводят к тому же корню, который указан в первоначальном предложении де Фаана; см. о балтийских формах [47, p. 325] и ср. [55, T. I, p. 602–3]. Приведенное де Фааном др.-исл. прилагательное mjúkr ‘слабый, мягкий’ возводится к герм. *meuka- / *mūka- ‘слабый’, см. далее [56, p. 368]. Значительное количество сложностей вызывает и анализ упомянутого Де Фааном ирл. mocht ‘мягкий’; см. [57, p. 282]. Праслав. *muklivъ ‘мокрый, влажный сырой’, которое также учитывается при этой реконструкции в Этимологическом словаре иранских языков, также может быть рассмотрено по-иному, см. [12, T. XX, c. 179], поэтому мы исключаем эту прото-форму из дальнейшего обсуждения.
26 Как мы видели, слова ‘слизь’ и ‘сопли’ во многих языках оказываются исторически связанными, впрочем, как и другие обозначения разных видов физиологической секреции. Более того, здесь уместно вспомнить о том, что лат. semen сопоставлялось как с mūcus, так и со словом, означающим ‘слёзы’ [21, p. 142]. Нередко эти лексемы оказываются этимологически родственными, но при этом исторически мотивированы понятием ‘влага’. Так, в курдском xilīk, xilīnk означает и ‘слизь’, и ‘сопли’ [29, c. 473], и это слово сопоставлено с осет. xwylyӡ ‘мокрый’ (с неясной этимологией, см. [14, c. 354]). В русском языке мокро зафиксировано в значении ‘влага в человеческом теле, (кроме крови), слизистые и другие скопления’, ср. также мокрота [24, T. IX, c. 237–238]. Более того, эвфемистические замены осет. myg в рассмотренном фрагменте Нартовского эпоса также могут свидетельствовать в пользу номинации ‘спермы’ именно как жидкости. Так, дигорск. существительное цъумур ‘грязь’ (и цъумурдзийнадæ, образованное с помощью конгломерации суффиксов -дзийн- & -адæ-, т.е. ‘грязность’ vel sim.), могут указывать на то, что ‘сперма’ – это ‘мутная / грязная жидкость’. Семантически это является непротиворечивым, ср. англ. mud ‘грязь’, которое традиционно возводят к тому же “текучему / мокрому” и.-е. корню [7, S. 742]. Более очевиден в этой связи осет. эвфемизм дон ‘вода’, и, возможно, также пырх, т. к. этим словом обозначают брызги жидкости, а также капли дождя. Можно в связи с этим вспомнить и о том, что в арабском nuṭaf ‘сперма, семя’ (заимствованное в курдский, [29, c. 21]) восходит к nuṭfа ‘капля’. Сюда же, вероятно, можно осторожно отнести замену спермы на слюну и в Нартовском эпосе, о других интерпретациях см. выше. Примечательно, что семя животных и людей – как и слюна (xayūg), и слёзы (srēšk) – упоминается среди одиннадцати видов вод (вода в растениях, речная, дождевая, стоячая, моча, пот, молоко и т.д.) в среднеперсидском зороастрийском тексте “Бундахишн” [58, c. 167–8 (текст), 296 (перевод)].
27 В Этимологическом словаре иранских языков, действительно, имеется словарная статья *1mau : mŭ̄- ‘быть влажным, увлажнять, влага, жидкость, муть’ [10, T. V, c. 275–6] со ссылкой на *meu-, etc. [7, S. 741–3]. Однако, как представляется, при реконструкции этого этимона также возникают сложности. Согласно словарю, “в глагольной системе иранских языков прослеживаются единичные рефлексы корня”, и, собственно это глагольное использование иллюстрируется единственным примером, хорезм. m’w(y)- ‘пробовать губами, чмокать’. Впрочем, при этом упоминается и другое этимологическое объяснение хорезмийского глагола в связи с иранск. *2mau : mŭ̄- ‘двигаться’, которое расценивается как семантически трудно доказуемое. Следует отметить, что именно этот подход, хотя и с некоторыми сомнениями, избрал Дж. Чёнг при анализе этого хорезмийского глагола, который он приводит как ’mm’w(y)-, см. [51, p. 273]. Однако автор Словаря полагает, что “[с]корее здесь имеется в ввиду ‘смачивать (губы)’ или ‘омочить (губы)’” [10, T. V, c. 275]. Попутно следует отметить, что русск. (диалектн.) мыкать засвидетельствовано в значении ‘лакать’, а в украинском микати губами означает ‘шевелить губами’. Эти слова также возводят к тому же и.-е. *meuk- [12, T. XXI, c. 37], который отражен в иранском как *1mauk- : muk- (*maug- : mug-) ‘развязывать(ся), освобождаться’ согласно [10, T. V, c. 286–295]; o возможности возведения осет. myg / mugæ ‘сперма’ непосредственно именно к этому корню было отмечено выше.
28 Именные составляющие словарной статьи *1mau : mŭ̄- ‘быть влажным, увлажнять, влага, жидкость, муть’ в Этимологическом словаре иранских языков, по преимуществу, являются существительными c точными параллелями в индийском материале. Авест. mūθra- ‘нечистоты, экскременты’ (см. существенные уточнения в работе [59, p. 188–89], где приводится основная библиография) и соответствующий топоним в мидийском, возможно, со значением ‘грязь’ vel sim. давно и традиционно сопоставляется с др.-инд. mūtra- ‘моча’. К этому же корню традиционно возводят хотаносакск. mūttīña ‘облака, тучи’11, mattūna ‘дурной, гнилой’(< mudata- & -auna < *gauna- ‘цвет’, о gūna см. [61, p. 345 et passim]) и их варианты. В Словаре они рассматриваются как производные на -t и -d в связи с др.-инд. mudira- ‘облако, туча’ и греч. μυδάω ‘быть мокрым, грязным’. В этом отношении нужно обратить внимание на новую интерпретацию хотаносакск. mattūna [62, V. II, p. 114–5 и особенно V. III, p. 121], которая выводит его за пределы этой дискуссии, и на сложности и сомнения, отмеченные при анализе указанного греческого слова в [50, p. 974]. Некоторые сомнения высказаны в ЭСИЯ и по поводу приведенного в этой словарной статье единственного суффиксально непроизводного номинатива не имеющего, согласно Словарю, параллелей в индийском материале – пушт. mu ‘застывшее топленое сало’ [10, T. V, c. 276]. Примечательно, однако, что Дж. Чёнг рассматривает это слово именно как заимствование из индо-арийского, см. [63, p. 181, 202].
11. В. Блажек [36, p. 57] сопоставляет хотаносакск. mūttīña ‘облака, тучи’ с арм. mout‘ ‘dark, amist’ со ссылкой на этот же и.-е. корень [7, S. 742], где армянская форма указана, впрочем, как mut‘. Армянская лексема մութ, которая транслитерируется обычно как mut‘ или mowt‘ и переводится как ‘obscurity, darkness, night; a. dark, obscure, gloomy’, действительно традиционно сопоставляется с англ. mud ‘грязь’, которое возводили к тому же отраженному в этих иранских словах корню. Мы благодарны П.А. Кочарову за идентификацию и обсуждение с нами этого армянского слова. Иная его этимология – к арм. mowx ‘дым’ – принадлежит Б. Олсен, [60, p. 41].
29 В рассмотренной словарной статье *1mau : mŭ̄- ‘быть влажным, увлажнять, влага, жидкость, муть’ кроме традиционной ссылки на соответствующий глагол в словаре Покорного регулярно упоминается и “новая” этимология этой группы слов, возводящая их к и.-е. глаголу *mi̭eṷh1- ‘двигать(ся)’ [49, S. 445–6], ср. предложенную на основании др.-инд. форм реконструкцию *mi̭eh1ṷ- в [64, p. 116]). Рефлексам его в иранских языках посвящена отдельная словарная статья *2mau : mŭ̄- ‘двигать(ся), удалять(ся), отодвигать(ся)’ и т.д. [10, T. V, c. 276–9], ср. [51, p. 273–4 s.v. *miHu- ‘to move’], a также *mauš-: muš- ‘скрывать, утаивать, воровать, отбирать’ [10, T. V: 300–301], где собраны производные на *-s от этого корня с пометкой “надежных рефлексов немного”. Эти статьи не включают рассмотренные выше формы в связи с *1mau : mŭ̄- ‘быть влажным’, но, что примечательно, упоминается хорезм. šmwȳ- ‘освобождаться’ < *fra-mūia-, о хорезм. m’w(y)- ‘пробовать губами, чмокать’, который иногда рассматривается именно как его рефлекс, см. выше. При таком подходе индо-иранские формы возводят к корню с нулевой огласовкой *muH-, см. [52, B. II, S. 359] и [65, p. 247, 299], ср. в связи с соответствующими балтийскими и славянскими формами [12, T. XXI, c. 84] и [47, p. 307–308].
30 Учитывая взаимосвязи понятий ‘двигаться’ и ‘быть влажным’ в реконструированной иранской прото-форме, исходя из понятия ‘влажность’ как вероятной семантической мотивации осет. myg / mugæ ‘сперма’, нам представляется уместным рассматривать осетинские данные в рамках словарной статьи, объединяющей *1mau : mŭ̄- ‘быть влажным, увлажнять, влага, жидкость, муть’ и *2mau : mŭ̄- ‘двигать(ся), удалять(ся), отодвигать(ся)’. Как будет еще раз показано ниже, вопрос о точной дифференциации исходных корней со значением ‘двигаться’ и ‘быть влажным’, с трудом проводимой во многих частных филологиях, релевантен и для иранской, ср. также рассмотренные уже разногласия по поводу хорезм. m’w(y)- ‘пробовать губами, чмокать’ и проч. Также следует отметить следующее предпринятое допущение о наличии в праиранском состоянии продолжений корня *2mau : mŭ̄- со значением ‘двигать(ся)’ “с распространителями или суффиксами *-k, *-g, типа *mauk-, *maug-, употреблявшихся в значениях ‘двигать(-ся), отодвигать(-ся) и т.п.”. Традиция относит их к праиранскому корню *1mauk- : muk- (с вариантом *maug- : mug-) ‘развязывать(-ся), освобождать(-ся) и т.п.’, однако возможна “контаминация этих омонимичных корней уже в праиранскую эпоху” [10, T. V, c 278]. Возведение осет. myg / mugæ ‘сперма’ к последнему указанному корню, как показано выше, также вполне вероятно. В любом случае, осетинское слово непротиворечиво может быть рассмотрено как суффиксальное образование на *-ā от общеиранск. *mu-k-, образованного от глагола со значением ‘быть влажным’ / ‘двигать(ся)’12, причем точная конфигурация этимона – с учетом сказанного выше про *mauk- : muk- – остается вне нашего внимания.
12. Можно в связи с этим отметить, что продолжения этимологически родственного славянск. глагола *myti также известны в интересующих нас здесь значениях. Так, «[в] русских новгородских говорах гл. мыть в безл. форме употребляется для обозначения расстройства желудка: “Его моет”, откуда производное *mytь ‘понос’. Но это же слово *mytь широко используется для обозначения возрастных заболеваний животных, характеризующихся поносом, истечением слизи из носа, нагноениями и т.п.» [12, T. XXI, c. 78], см. также *mytъ II и *mytь I в [12, T. XXI, c. 83–4].
31 3. Дополнительные материалы для реконструкции *1&2mau : mŭ̄- ‘быть влажным, увлажнять, влага, жидкость, муть’ и ‘двигать(ся), удалять(ся), отодвигать(ся)’.
32 Было уже отмечено, что многие осетинские слова не вошли в уникальный Этимологический словарь иранских языков, ср. [66, c. 275–77]. Таким словом является, например, myræg ‘первый фильтрат, получаемый при варке пива’, который, к тому же, не имеет удовлетворительной этимологии. Так, В.И. Абаев возводил его к груз. murak’i ‘сгущенный путем варки фруктовый сок’, которое в свою очередь осторожно прослеживал к парфянскому *muhrak < арийскому *mūtra- ‘выделения’ [3, T. II, c. 140]. Однако груз k’ не дает в осетинском g, и не исключено, что грузинское слово само было заимствовано из осетинского. Вместе с тем, связь осетинского слова с указанной Абаевым др.-индийской лексемой действительно весьма вероятна, но исходя из другой исходной семантики и иной морфологической модели.
33 В иранских языках довольно часто встречаются производные с суффиксом прилагательных *-ra- от различных глагольных корней или производных основ. Примерами могут послужить *aid- ‘гореть, жечь; огонь’ > *aid-ra- ‘ясная погода, ясное небо; вёдро’ [10, T. I, c. 120–121], cp. [51, p. 157, s.v. *Haid-], *dau- : dū- ‘удалять(ся), отдалять(ся) в пространстве и во времени; длить(ся)’ > *dū-ra- ‘далекий, далеко’ [10, T. II, c. 392–394], *ǰī- ‘жить, существовать’ > *ǰī-ra- ‘живой, быстрый’ [10, T. III, c. 110, T. IV, c. 146–147] и т.п. Эти и подобные производные с суффиксом *-ra- являются древними, и обычно они восходят к и.-е. уровню, cр. восходящее к первому из указанных выше корней осет. ird ‘светлый, ясный’ и исторически тождественные ему скт. vīdhra- ‘id.’ и греч. ἰθαρός ‘светлое небо’, [51, p. 157], cм. также [3, T. I, c. 548–549] и ср. [50, p. 36] по поводу греческой лексемы. Общеиранское *dū-ra- ‘далекий, далеко’ точно соответствует др.-инд. *dūrá- ‘id.’ (52, B. I, S. 739) и далее – лат. dūrus ‘жесткий, выносливый’ [48, p. 184] < и.-е. *duh2-ro-, cм. детально [67, p. 340–342]. Сходным образом, общеиранское *ǰī-ra- ‘живой, быстрый’ тождественно др.-инд. jīrá- ‘id.’ [52, B. I, S. 593], к и.-е. *guih3-ro-, [68, S. 185]. Наличие непродуктивного суффикса *-ra- на осетинской почве впервые отмечено В.Ф. Миллером [1, c. 111]. В настоящее время все слова с этим суффиксом воспринимаются как неразложимые (непроизводные) основы.
34 Производное на *-ra- от интересующего нас праиранского корня (*mū-ra-) могло означать ‘(мутная) вода’, а его рефлексы в осетинском языке могли выглядеть как *mur(æ) (в дигорском) и *myr (в иронском диалекте). В таком случае это полностью соответствует конфигурации *meu-r(o)-, учтенной Ю. Покорным при реконструкции и.-е. *meu- ‘мокрый’, etc. [7, S. 742]. Хотя ряд лексем, приводимых здесь Покорным, вызывают сомнения (см., напр., по поводу греч. μύρω [50, p. 982]), модель представлена в различных языках, ср. литовск. máuras ‘ил, тина’ < *māu-ro-, о котором см. [69, p. 378], и далее [47, p. 307–308]. Сюда же, вероятно, следует отнести и прасл. *mura (сербохорв. диал. мýра ‘грязь, раскисшая земля, осадок’ и проч.), см. с иным анализом [12, T. XX, c. 191–192]. Именно к этой производной основе мы и возводим компонент myr- в слове myræg. Примечательно, что во многих иранских языках на основу, включающую в свой состав суфф. *-ra-, иногда наращивается еще и суффикс*-ka-. Так, от вышеупомянутых основ *dūra- ‘далекий, далеко’ образовано *dūra-ka- ‘далекий (в пространстве и времени)’, откуда идет осет. durægi в сочетании ærægi-durægi ‘рано или поздно; в конце концов’ [3, T. I, c, 376–377]; [10, T. II, c. 394], от *ǰī-ra- – *ǰīra-ka-, откуда среднеперсидское zīrak ‘умный, мудрый’ [10, T. III, c. 110–11] и т. п. Хотя образования с двумя суффиксами (*-ra-ka-) также могут быть древними, в подавляющем большинстве случаев суффикс *-ka- является позднейшим наращением на основу, оформленную суффиксом *-ra-, и соответствующие лексемы обычно встречаются только в данном языке. В осетинском языке к образованиям с двумя (а исторически даже с тремя) суффиксами относят еще и слово γulæg ‘жестокость, обида’ (< *gur-ya-ka-) из праиранского *gau-ra- ‘страшный, ужасный, устрашающий’ [3, T. I, c. 536]; [10, T. III, c. 245]. Теперь к этим примерам можно добавить осет. myræg ‘первый фильтрат пива’ < *mū-ra-ka- ‘(мутная) жидкость’.
35 Семантика, реконструированная на основе этимологии основы, вполне соответствует денотату: первый фильтрат при варке пива действительно представляет собой мутное сусло, которое только после брожения и отстаивания становится “прозрачным”. “Мутность” жидкости не является проблемой для этого этимологического построения семантически, ср. русск. диалектное муль ‘мутная, грязная вода’, возводимое к слав. *mulъ / mulь (сербохорв. mulj ‘нанос’, чешск. mul ‘ил’, др.-русск. мулъ ‘ил, тина’) [12, T. XX, c. 185–186] и ср. слав. *mуlъ, реконструированное на основании укр. диал. мил ‘нанос, ил в реке’, блр. диал. мыл ‘занесенный песком участок’ [12, T. XXI, c. 41]. Согласно исследователям, эти общеславянские протоформы восходят также к и.-е. формам со значением ‘влага’, см. [12, T. XX, c. 186]; об англ. mud ‘грязь’ см. выше. Таким образом, в случае с осет. myræg ‘первый фильтрат, получаемый при варке пива’ мы имеем дело с (мутной) жидкостью, как, возможно, и в случае со словом, означающим ‘сперму’ в осетинском языке. Как было отмечено, производные на *-ra- в осетинском являются древними, и при принятии этой этимологии можно было бы посчитать это слово *mū-ra-(ka-) за архаизм, сохранившийся только в осетинском. Впрочем, сюда может принадлежать и осетинск. топоним Mor-æx / Mor-yx (перевал, луг и селище), если он восходит к *mū-ra- / *mau-ra- (c топоформантом -х-, см. [70, c. 107–108]), но по понятным причинам эта этимология остается под вопросом. Однако в связи с указанным тождеством исходных корней со значением ‘двигаться’ и ‘быть влажным’, следует обратить внимание на реконструированное в [10, T. V, c. 278] иранск. *mau-r-: mū-r- ‘двигать(-ся), отодвигать(-ся)’, представленном, напр., в хот.-сакс. mūr- ‘двигать’ (см. в этой связи [62, V. II, p. 116–7, V. III, p. 125]), ср. вед. эпитет коня mūrá- ‘резвый, стремительный’; о сложностях дифференциации суффиксов на -r- в и.-е. см. [67, p. 330 et passim] с библ.
36 Согласно [10, T. V, c. 278], “не ясно, входит ли сюда обозначение канала, трубы, тоннеля, по которым происходит движение”; это иранск. *mau-r-: mū-r- иллюстрируется согд. mwry’y ‘оросительный канал’, тадж. můrí ‘дымоход; дымовое отверстие’, совр. перс. murí ‘труба из обожженной глины (для водопровода)’ [10, T. V, c. 278–279], и мы можем добавить к этому списку вах. murí ‘отверстие под стеной для стока воды’ [30, c. 389]. Учитывая взаимосвязь значений ‘двигаться’ и ‘быть влажным’, очевидном и в этой подборке примеров, уместно было бы обратить внимание на прасл. *myriti (русск. диал. мырить ‘кружиться в водовороте; рябить (о водной поверхности)’, ‘нарушать водную гладь, рябить гладкую поверхность воды’ при русск. диал. мыр ‘место, где вода рябит, кружится (от затонувшей коряги или камня)’, мырь ‘волнение, рябь на поверхности воды’. Согласно [12, T. XXI, c. 41–42], “семантика мырить, связанная преимущественно c обозначением движения водной поверхности (текучей!), не согласуется с семантикой балтийской группы”. В связи с иным подходом к литовск. máuras и т. д., это противоречие снимается, и мы имеем еще один рефлекс, сопоставимый с иранск. *mau-r-: mū-r- в “водном” значении.
37 Не исключено, что рефлексом другого производного (*mau-ga-) является неясный компонент -moγ / -muγ в топонимии современной Осетии, отраженный в географических названиях Qat-a-moγ и Džer-muγ. Первый компонент оронима в Южной Осетии Džer-muγ остается загадочным, а название пастбища в Северной Осетии Qat-a-moγ содержит в качестве начального составляющего этимон *gāθa-, сопоставленный с авест. vi-gāθ-, см. [39, c. 123]. Оставив в сторону интерпретацию собственно авест. формы (recte: Yt. 14.21 vī-gāθ-), точное значение которой является неустановленным и этимология дискуссионной (см. [71, p. 194, 199]) и оперируя вместо нее рефлексом иранск. *gātu- / *gāθu- ‘место’ [10, T. III, c. 269–70], известном в иранской топонимии (см. [72, p. 212–213], ср. возведение осет. топоформанта γat- к др.-иран. *gāθu- ‘место; дорога’ в [73, p. 107–109]), можно отметить, что формально moγ / -muγ может непротиворечиво восходить к *mau-ga-. Однако по понятным причинам это сопоставление не может не оставаться весьма гипотетическим.
38 4. Заключение.
39 Осет. myg / mugæ ‘сперма’ может быть возведён к и.-е. *meuk- ‘развязать, сбросить’, отраженном в иранском как *1mauk- : muk- (*maug- : mug-) ‘развязывать(ся), освобождаться’ (согласно [10, T. V, c. 286–295], сp. нотацию *mauč1 в [51, p. 269]). В таком случае его сопоставление с лат. mūcus ‘слизь’ и т.д., традиционно рассматриваемая в иранистической литературе, сохраняется, но на других историко-лингвистических основаниях. При этом, как представляется, нет необходимости в реконструкции иранск. *mauk- : mūk ‘слизь’, как ее не наблюдается и для реконструкции на общеиндоевропейском уровне, где указанные лексемы означают ‘исторгнутые (продукты секреции)’ vel sim. Осетинское слово также может непротиворечиво восходить к праиран. *mau- : mū- со значениями ‘быть влажным, увлажнять’ и ‘двигать(ся), удалять(ся), отодвигать(ся)’. Эти значения присущи рефлексам одного и.-е. корня, *mi̭eṷh1- ‘двигать(ся)’ ([49, S. 445–446] или – согласно Н. Зайру – *mi̭eh1ṷ-), и дифференциация лингвистического материала в двух соответствующих статьях Этимологического словаря иранских языков не представляется исчерпывающей и необходимой. При этом необходимо также вспомнить и о том, что “в ряде случаев отмечаются примеры сближения семантики рефлексов *1mauk- с рефлексами *2mau- в значении ‘двигать(-ся), шевелить(-ся)’, особенно если предположить наличие рефлексов последнего корня с распространителями или суффиксами *-k, *-g” [10, T. V, c. 286]. Исходя из праиран. *mau- : mū-, непосредственной протоформой осет. myg / mugæ на осетинской почве должна быть *mū-kā-, очевидно, форма женского рода к *mū-ka-. Сюда же мы склонны отнести и осет. myræg ‘первый фильтрат, получаемый при варке пива’, возведенное в этой работе к иранск. *mū-ra-ka- и имеющее точные морфологические параллели и семантические подтверждения в других иранских и индоевропейских языках. Осет. myg / mugæ известно исключительно в значении ‘сперма’, и реконструкция скифск. *muka ‘сперма’, ‘семя’, ‘порода’ может вызвать сомнения семантического порядка, а в связи с новой интерпретацией скифского антропонима Μουγισαγος, снимающей постулированную параллель с осет. sag-muggag ‘оленьей породы’ – и морфологического. Традиционное использование эксклюзивно иранских, и прежде всего осетинских, данных для интерпретации фракийских личных имен с начальным компонентом muca- представляется в связи со сказанным выше, по крайней мере, некорректным.

Библиография

1. Миллер В.Ф. Осетинские этюды. Часть вторая. М.: Типография А. Иванова. 1882.

2. Miller W. Die Sprache der Osseten. Strassburg: Karl J. Trübner, 1903.

3. Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. Т. I–V. М., Л.: Изд-во АН СССР / Наука, 1958–1995.

4. Абаев В.И. Осетинский язык и фольклор. Т. 1. М., Л.: Издательство АН СССР, 1949.

5. Абаев В.И. Скифо-европейские изоглоссы. М.: Наука, 1965.

6. Абаев В.И. Скифо-сарматские наречия // Основы иранского языкознания. Древнеиранские языки. М.: Наука, 1979. С. 272–364.

7. Pokorny, J. Indogermanisches etymologisches Wörterbuch. Bd. 1–2. Bern: Franke Verlag, 1959–1969.

8. De Bernardo Stempel P. Archaisch Irisch maccu als morphologisches Relikt // Historische Sprachforschung. 1991. Band 104. S. 205–223.

9. Bielmeier R. Historische Untersuchung zum Erb- und Lehnwortschatzantail im ossetischen Grundwortschatz. Frankfurt am Main, Bern, Las Vegas: Lang, 1977.

10. Этимологический словарь иранских языков. Т. 1–6. М.: Восточная литература, 2000–2020.

11. Георгиев В. Тракийският език. София: Издание на БАН, 1957.

12. Этимологический словарь славянских языков. Праславянский лексический фонд. Т. 1–41. М.: Наука, 1974–2018.

13. Дзиццойты Ю.А. Этимологический словарь иранских языков. Nartamongæ. Том 13. 2018. С. 342–364.

14. Чёнг Дж. Очерки исторического развития осетинского вокализма. Владикавказ: Издательско-полиграфическое предприятие им. В. Гассиева, 2009.

15. Качинская И.Б. Народная эротика в эвфемизмах (по материалам архангельских говоров). Часть 1. Женские половые органы // Palaeoslavica. 2017. Vol. 25. C. 109–137.

16. Ардзинба В.Г. Нартский сюжет о рождении героя из камня // Древняя Анатолия. Б.Б. Пиотровский и др. (ред.). М.: Наука, 1985. С. 128–168.

17. Дзиццойты Ю.А. Нартовский эпос и Амираниани. Цхинвал, б.и., 2003.

18. Березкин Ю.Е., Дувакин Е.Н. Тематическая классификация и распределение фольклорно-мифологических мотивов по ареалам. Аналитический каталог. URL.: http://www.ruthenia.ru/folklore/berezkin

19. Нарты кадджытæ. Ирон адæмы эпос. Сост. Т.А. Хамицаева, под ред. Ш.Ф. Джикаева. Т. 1–7. Дзæуджыхъæу: ИПЦ СОИГСИ 2003, 2004, 2005, 2007, 2010, 2011, 2012.

20. Adams J.N. A Type of Sexual Euphemism in Latin // Phoenix. 1981, Vol. 35, pp. 120–128.

21. Adams J.N. The Latin Sexual Vocabulary. London: Duckworth, 1982.

22. Васильков Я.В. Индийское наследие в мифологии и фольклоре европейских рома (цыган) // Индоевропейское языкознание и классическая филология. 2022. Т. 26. С. 162–174.

23. Skinner M.B. Sexuality in Greek and Roman culture. Chichester: Wiley, 2014.

24. Словарь русского языка XI–XVII веков. Т.1–. М.: Наука, 1975–.

25. Чочиев А.Р. Очерки истории социальной культуры осетин. Цхинвали: Ирыстон, 1985.

26. Абаев В.И. Грамматический очерк осетинского языка // Осетинско-русский словарь. Орджоникидзе: Ир 1970. С. 543–720.

27. Hübschmann H. Ossetische Nominalbildung. Zeitschrift der Deutschen Morgenländischen Gesellschaft. 1887. Band 41, № 2. S. 319–346.

28. Brust M. Historische Laut- und Formenlehre des Altpersischen. Mit einem etymologischen Glossar. Innsbruck: Institut für Sprachen und Literaturen der Universität, 2018.

29. Цаболов Р.Л. Этимологический словарь курдского языка. Том 2. М.: Восточная литература, 2010.

30. Грюнберг А.Л., Стеблин-Каменский И.М. Языки Восточного Гиндукуша. Ваханский язык: Тексты, словарь, грамматический очерк. М.: Наука, 1976

31. Justi F. Iranisches Namenbuch. Marburg: N.G. Elwert, 1895.

32. Ivantchik A., Krapivina V. Nouvelles données sur le collège des agoranomes d’Olbia de l’époque romaine. Une koinè pontique. Bresson A., Ivantchik A., Ferrary J.-L. (eds.). Bordeaux: Ausonius Éditions, 2007. P. 111–123.

33. Meissner Т. S-stem Nouns and Adjectives in Greek and Proto-Indo-European. Oxford: Oxford University Press, 2006.

34. Dana D. Onomasticon Thracicum. Répertoire des noms indigènes de Thrace, Macédoine Orientale, Mésies, Dacie et Bithynie. Athènes, 2014 (= MEΛETHMATA 70).

35. Tokhtas’ev S.R. Epigraphical Notes // Ancient Civilizations from Scythia to Siberia. 2005. Vol. 11. P. 3–40.

36. Blažek V. On classification of Middle Iranian languages: (preliminary report) // Linguistica Brunensia. 2013. Vol. 61. P. 49–74.

37. Смирнова О.И. К вопросу о среднеазиатских культах (О культах Артавахишты и Митры по данным топонимики) // Советская этнография. 1974. № 1. С. 131–138.

38. Martirosyan H. Iranian Personal Names in Armenian Collateral Tradition (Iranisches Pesonennamenbuch, Band 5, Faszikel 3). Wien: Austrian Academy of Science Press, 2021.

39. Дзиццойты Ю.А. О некоторых реликтах древнеиранской лексики в топонимии Осетии // Известия СОИГСИ. 2018. Вып. 29 (68). С. 117–128.

40. Falileyev A. Varia Thracica et Pseudo-Thracica // Orpheus. 2013. V. 20. P. 5–14.

41. Tomaschek W. Die alten Thraker. Teil II.2 // Sitzungsberichte der Wiener Akademie der Wissenschaften, Phil.-Hist. Klasse. 1894. Band 131. S. 1–103.

42. Duridanov I. Thrak. συχις, -συκις, -συκος, -sucu und Zubehör // Indogermanische Forschungen. 1976. Band 81. S. 136–142.

43. Мирчева А. Увод в палеобалканистиката. София: Ни Плюс, 2017.

44. Ковшова М.Л. Семантика и прагматика эвфемизмов. Краткий тематический словарь русских эвфемизмов. М.: Гнозис, 2007.

45. Гусалов В.М. Вербальное табуирование в осетинском // Проблемы осетинского языкознания. 1987. Вып. 2. С. 64–82.

46. Эдельман Д.И. Сравнительная грамматика восточноиранских языков. Лексика. М.: Восточная литература, 2009.

47. Derksen R. Etymological Dictionary of the Baltic Inherited Lexicon. Leiden, Boston: Brill, 2015.

48. De Vaan M. Etymological dictionary of Latin and the other Italic languages. Leiden, Boston: Brill, 2008.

49. Rix H., Kümmel M., Zehnder Th., Lipp R., Schirmer B. Lexikon der indogermanischen Verben: die Wurzeln und ihre Primärstammbildungen. 2. Aufl. Wiesbaden: Dr. Ludwig Reichert Verlag, 2001.

50. Beekes R. Etymological Dictionary of Greek. Leiden, Boston: Brill, 2010.

51. Cheung J. Etymological dictionary of the Iranian verb. Leiden, Boston: Brill, 2007.

52. Mayrhofer M. Etymologisches Wörterbuch des Altindoarischen. B. I–III. Heidelberg: C. Winter, 1992–2001.

53. Ртвеладзе Э.В., Саидов А.Х., Абдуллаев Е.В. Авеста. “Закон против дэвов” (Видевдат). СПб.: Изд-во политехн. ун-та, 2008.

54. Lincoln B. Of Dirt, Diet, and Religious Others: A Theme in Zoroastrian Thought // Dabir. 2015. V. 1. P. 44–52.

55. Karulis K. Latviešu etimoloģijas vārdnīca. I–II. Riga: Avots, 1992.

56. Kroonen G. Etymological Dictionary of Proto-Germanic. Leiden, Boston: Brill, 2013.

57. Matasović R. Etymological dictionary of proto-Celtic. Leiden, Boston: Brill, 2009.

58. Чунакова О.М. Зороастрийские тексты. М.: Восточная литература, 1997.

59. Panaino А. A Story of Blood: Remarks on Yaghnobi waxn and Avestan vohu-, vohunı̄̆-/ vohuna- // Iran and the Caucasus. 2019, Vol. 23, pp. 177–198.

60. Olsen B. The Noun in Biblical Armenian. Berlin, New York: De Gruyter, 1999.

61. Rossi A.V. More Khotanese colours // Iranian Languages and Texts from Iran and Turan. Macuch M., Maggi M., Sundermann W. (eds.). Wiesbaden: Harrassowitz Verlag, 2007. P. 343–354.

62. Emmerick R.E., Skjærvø P.O. (et al.). Studies in the Vocabulary of Khotanese. I–III. Wien: Verlag der Österreichischen Akademie der Wissenschaften, 1982–1997.

63. Cheung J. Selected Pashto Problems II. Historical Phonology 1: On Vocalism and Etyma // Iran and the Caucasus. 2011, Vol. 15, pp. 169–205.

64. Zair N. The reflexes of the Proto-Indo-European laryngeals in Celtic. Leiden, Boston: Brill, 2012.

65. De Vaan M. The Avestan vowels. Amsterdam: Rodopi 2003.

66. Дзиццойты Ю.А. Этимологический словарь иранских языков. Т. 6 // Nartamongæ. Том 16. 2021. С. 260–287.

67. Vine B. On full grade *-ro- formations in Greek and Indo-European // Indo-European Perspectives. Southern M. (ed.). Washington: Institute for the Study of Man, 2002. P. 329–347.

68. Wodko D.S., Irslinger B., Schneider C. Nomina im indogermanischen Lexikon. Heidelberg: Winter, 2008.

69. Smoczyński W. Słownik etymologiczny języka litewskiego. Vilnius: Vilniaus universitetas, 2007.

70. Дзиццойты Ю.А. Словообразовательные типы осетинской топонимии // Известия СОИГСИ. 2018. Вып. 27 (66). С. 94–111.

71. Nikolaev A. Deep waters: the etymology of Vedic gabhīrá- // Historische Sprachforschung. 2019. Vol. 132. P. 191–207.

72. Falileyev A. ‘Salty’ Geographical Names: A Fresh Look // Archaeology and Anthropology of salt: a diachronic approach. Alexianu M., Weller O., Curcă, R. (eds.). Oxford: Archaeopress, 2011. P. 209–214.

73. Lurje P. Ğat, Var: Archaic Elements in Ossetic Toponymy // Iranistische und Indogermanistische Beiträge in Memoriam Jochem Schindler (1944–1994). V. Sadovski et al. (eds.). Wien: Verlag der Österreichischen Akademie der Wissenschaften, 2012. P. 107–112.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести