Везде
Петер Симон Паллас и становление академической полевой лексикографии в России
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Петер Симон Паллас и становление академической полевой лексикографии в России
Аннотация
Код статьи
S160578800022748-8-1
DOI
10.31857/S160578800022748-8
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Карпов Владимир Ильич 
Должность: ученый секретарь
Аффилиация: Институт языкознания РАН
Адрес: Россия, 125009, Москва, Большой Кисловский пер., д. 1, стр. 1
Сенатор С. А.
Должность: заместитель директора, ведущий научный сотрудник
Аффилиация: Главный ботанический сад им. Н.В. Цицина РАН
Адрес: Россия, 127276, Москва, ул. Ботаническая, д. 4
Воронцов Д. О.
Должность: доцент
Аффилиация: Российский государственный университет правосудия
Адрес: Россия, 117418, Москва, ул. Новочерёмушкинская, д. 69
Беленов Н. В.
Должность: доцент
Аффилиация: Самарский государственный социально-педагогическый университет
Адрес: Россия, 443099, Самара, ул. Максима Горького, д. 65/67
Выпуск
Том 81 Номер 5
Страницы
82-99
Аннотация

В представленной статье мы обратились к экспедиционным записям П.С. Палласа (1741–1811), чтобы оценить их значение для становления академической полевой лексикографии в России. Путевые заметки Палласа можно считать важной работой в области отечественной полевой науки, проводившейся по поручению Императорской Академии наук. Паллас фиксирует сведения по этнографии и истории местных народностей, записывает лексику, свойственную их языкам, дает детальное описание географии, геологии, ботаники и зоологии. Он формирует профессиональную платформу для обсуждения и интерпретации малоизвестных или совершенно новых явлений, предметов, артефактов и т.д. Исследовательские принципы сформулированы Палласом в духе современных представлений о полевой работе: организация экспедиций, непосредственный контакт с носителями языка, целенаправленное интервьюирование для извлечения необходимой информации, учет “человеческого&8j1; фактора и т.п. Наш интерес привлекла лексика трех крупных тематических блоков: топонимов, фитонимов и этнографических лексем, зафиксированных им во время посещения Среднего Поволжья. Данный регион рассматривается нами в пределах современных Самарской и Ульяновской областей, этнографический материал ограничен чувашским этносом, из перечисленных Палласом фитонимов отобраны наиболее примечательные примеры. Этимологический анализ, как и факты, собранные Палласом в процессе полевой работы, позволяют критически взглянуть на некоторые современные трактовки ономастической, ботанической и этнографической лексики и способствуют более глубокому изучению истории российской науки.

Ключевые слова
лексикография, полевые исследования, этнография, топонимы, фитонимы, этнонимы
Классификатор
Получено
11.11.2022
Дата публикации
11.11.2022
Всего подписок
12
Всего просмотров
597
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать   Скачать pdf
1 0. Вводные замечания
2 Становление современной отечественной полевой лексикографии прочно связано с экспедициями А.Е. Кибрика и учеников его школы на Кавказ. Предложенные им принципы интервьюирования информантов и обработки информации легли в основу методологии полевой лингвистики, активно применяемой сотрудниками академических институтов и университетов Москвы, Санкт-Петербурга, Новосибирска, Томска и других городов России. Результаты более чем полувековых полевых исследований отечественных лингвистов представлены в англоязычной коллективной монографии [1]. Данные, полученные в ходе работы по документации и описанию языков, послужили мощным стимулом для развития лингвистической типологии и теории языка в целом (см. детальный обзор в [2]).
3 Однако справедливости ради необходимо отметить, что полевая лексикография как отрасль отечественного академического языкознания зародилась задолго до 60-х годов XX века. Так, еще в 1920-е годы в образованном в Петрограде Яфетическом институте РАН (позже – Институте языка и мышления АН СССР) одним из направлений деятельности была организация экспедиций на Северный Кавказ, Дон и в Волжско-Камский регион для “собирания на местах лингвистического материала по языкам различных народностейˮ с целью “выяснения ставшего на первую очередь вопроса о яфетическом строеˮ языков указанных местностей “с углублением уже начатых в этом направлении работ, а также изучения структуры языков других соседящих народов по выявляемым и в них яфетическим элементамˮ, к этому добавлялся сбор “дополняющих лингвистические изыскания этнографических материаловˮ [3, с. 121]. Во время Карачаево-Балкарской экспедиции в 1930 г. помимо исследования “актуального состояния и действующих норм балкаро-карачаевской речи в целях подготовки к изданию словарей, учебных пособий и текстовˮ ленинградскими языковедами была проведена “специальная работа по изучению топонимики Балкарии и Карачая, а также по социально-правовым терминамˮ, отдельное внимание уделялось сбору материала, освещавшего “как языковые отношения внутри Карачая, так и связи последнего с соседним балкарским и ногайским населениемˮ [там же, с. 260–261].
4 Таким образом, уже в 20–30-е годы прошлого века полевая работа включала сбор сведений по целому ряду дисциплин: диалектологии и ареальной лингвистике, социолингвистике, этнографии, ономастике, этимологии. Лингвисты не только инициировали собственные фольклорно-этнографические и диалектографические поездки, но и принимали участие в составе некоторых комплексных академических экспедиций (в те годы одной из основных форм организации научной деятельности). В докладе академика А.С. Орлова, посвященном 15-летию учреждения Академии наук в СССР, сообщалось, что в 1925 г. Академией организовано 50 комплексных экспедиций, в 1927 г. академических экспедиций было 65, а в 1928 г. – 91. В 1928 г. создана Комиссия экспедиционных исследований для объединения и руководства всем экспедиционным делом Академии [4, с. 9–10]. Комплексный подход перекликается с принципами организации “физических экспедицийˮ, проводившихся во второй половине XVIII века под эгидой Императорской Академии наук в Санкт-Петербурге [5]. Целью каждой такой экспедиции (“странствующей Академииˮ) было описание свойств воды, почвы, растений, животных, формы и внутреннего содержания горных массивов, способов обработки земли в разных местностях и состояния земледелия и животноводства в Российской империи. В задачи входило также фиксирование наиболее распространенных болезней людей и животных; специальное внимание следовало уделять богатствам земных недр, а также местным промыслам, произвести географические и метеорологические наблюдения и собрать сведения о нравах, обычаях, вероисповедании, языке и пр. местного населения (ср. [6, с. 63]; [7, с. 4–5]).
5 Ярким представителем российской академической науки той эпохи является немецкий естествоиспытатель, с 1767 года – действительный член и профессор Санкт-Петербургской Академии наук Петер Симон Паллас (1741–1811). По поручению императрицы Екатерины II он отправляется в 1768 году в составе одной из пяти комплексных экспедиций сначала в Поволжье, а затем через Оренбургскую губернию в Сибирь и Забайкалье. Одновременно Паллас фиксирует свои наблюдения в записях, которые публикуются еще до окончания основной экспедиции в Санкт-Петербурге на немецком языке под названием “Reise durch verschiedene Provinzen des Russischen Reichsˮ и вскоре появляются в переводе на русском языке как “Путешествие по разным провинциям Российского государстваˮ (далее – “Путешествие…ˮ). С 1771 по 1776 г. (в русскоязычной версии – с 1773 по 1788 г.) были изданы три объемные части путевых заметок, напечатанные пятью выпусками и фактически отразившие портрет Российской империи 70-х годов XVIII века в мельчайших подробностях. Начиная с перечисления топонимов, Паллас фиксирует сведения по этнографии и истории местных народностей, записывает лексику, свойственную их говорам, затем переходит к описанию географии, геологии, ботаники и зоологии. Его труд – не простая инвентаризация данных, Паллас сопровождает многие факты собственными толкованиями, приводит известные ему по опыту или по другим местностям схожие примеры, формируя подобным способом профессиональную платформу для обсуждения и интерпретации малоизвестных или совершенно новых явлений, предметов, артефактов и т.д. Вследствие этого трехчастное “Путешествие…ˮ можно назвать основополагающей работой в области отечественной полевой науки, проводившейся по поручению и в сопровождении Академии наук.
6 В преддверии 300-летнего юбилея Российской академии наук и в связи с 250-летием с момента первой публикации путевых заметок Палласа мы обратились к его экспедиционным записям, чтобы оценить их значение для становления академической полевой лингвистики в России. Наш интерес привлекла лексика трех крупных тематических блоков: топонимов, фитонимов и этнографических лексем, зафиксированных Палласом во время посещения Среднего Поволжья. Данный регион рассматривается нами топографически в пределах современных Самарской и Ульяновской областей, этнографический материал ограничен чувашским этносом, из перечисленных в первой части “Путешествия…ˮ фитонимов отобраны наиболее примечательные примеры.
7 1. “Поступать в своей должности ревностно и верноˮ: о наблюдениях Палласа и принципах их изложения
8 В отличии от кабинетных ученых Паллас не стремится придать утонченности и изысканности своей речи, его установка – максимальная достоверность излагаемой информации. Он краток, все сведения перепроверяет и, предоставляя их на суд читающей публики, неоднократно повторяет, что настойчивость, с какой академическое начальство требует от него оперативного отчета по экспедиции, не позволяет ему в должной степени отредактировать записи, поэтому он направляет их в типографию с минимальной правкой, что ни в коем не случае не влияет на правдивость изложенных в них фактов. В обширном введении к одному из томов Паллас сетует на обилие типографских ошибок и неточностей как при издании предыдущих выпусков, так и при некорректном перепечатывании их фрагментов другими издателями. Он подчеркивает, что в своей научной работе стремится служить только истине с великим тщанием, ибо не мыслит поступать иначе, кроме как представлять увиденное или услышанное, как они были им засвидетельствованы непосредственно в момент наблюдения, не прибавляя ничего от себя, но и не утаивая деталей. При этом, как считает Паллас, оценивать общественную значимость и пользу открытий никто из естествоиспытателей не в силах, задача каждого из них – фиксировать все с неусыпным вниманием, прилежно используя накопленные знания и осторожно полагаясь на собственные чувства [8]; [9].
9 Прибывший из Берлина 26-летний Паллас записывал и издавал свои заметки изначально по-немецки. Наибольшую сложность представляли для него русские названия населенных пунктов, географических объектов, растений и животных, этнонимы и этнографическая лексика в целом. Во введении к первой части он подробно комментирует правила транслитерации русских слов (данный фрагмент переводчик с немецкого опустил, видимо, за ненадобностью), различая фонетические особенности в произношении русских звуков в зависимости от положения, например, оглушение звонких в ауслауте, позиционную спирантизацию [к]/[г] > [х]: Boholjubof (рус. Боголюбов), Buhulma (рус. Бугульма). Однако самому Палласу поначалу не удается строго придерживаться им же прописанных принципов. Так, определенная нерегулярность наблюдается при передаче звука [к] в топонимах, ср.: Casan/Kasan или Moscau/Moskau; также сложности представляют звуки [ж], [ш] и [ч], которые по-немецки нередко передаются одним и тем же графическим сочетанием sch: Sawodschik (рус. заводчик) или Nischnei-Nowogrod (рус. Нижний Новгород). Впрочем, подобные замены не всегда свидетельствуют об ошибках транслитерации. Паллас в ряде случаев следует т.н. фонетическому письму, он передает звуки в соответствии с произносительным узусом того времени и определенной местности, например, Wolodimer (рус. Владимир). В этом отношении его труд отражает языковые особенности середины XVIII века и может служить источником историко-лексикографического материала для диалектологов (ср. на примере чувашского языка [10]).
10 В контексте двуязычной лексикографии немецкий оригинал путевых заметок (в отличии от русской переводной версии) представляет собой русско-немецкий словник с набором лингвоспецифичных лексем, перевод которых способствовал бы лучшему пониманию реалий: нем. Bethaus/Tschassownja (рус. часовня), нем. Eisfelsen/Lednik (рус. ледник), нем. Malz/Gustscha (рус. гуща), нем. Regenrinnen/Awragi (рус. овраги), нем. Bastschuhe/Lapti (рус. лапти), нем. Hopfenbier/Braga (рус. брага), нем. Harfe/Gusli (рус. гусли), нем. Poststation/Jam (рус. ям). Также переводятся слова нерусского происхождения, например, татар. Airan/Uiran (нем. saure Milch – рус. простокваша), чув. Kalün (нем. Brautgabe – рус. калым, приданое), татар. Bachtschy (нем. Arbusengarten – рус. бахча). Паллас очень внимательно относится к лексической составляющей своих записей. Позже накопленный материал позволит ему осуществить амбициозную задачу – издать “Сравнительный словарь всех языковˮ, который до сих пор привлекает внимание исследователей по истории русских говоров и языков народов России и других государств [10]; [11]; [12]; [13].
11 Полевая наука предполагает выезд в поле и опрос информантов в привычной для них обстановке. Исследуемый объект (этническая группа, местный диалект, этнографическое явление и пр.) изначально должен быть малоизученным или вовсе неизвестным и ранее никем не зафиксированным, а, значит, особо ценным для той или иной научной дисциплины [2, с. 11–12]. Принципы полевой работы Палласа отвечают современным методологическим требованиям: неслучайно по тексту часто встречаются формулы “рассказывали мне достоверные примерыˮ, “сколько я мог изведатьˮ, “здесь сообщу я то, что мог я сведатьˮ и т.п. Его познавательные установки как путешественника и естествоиспытателя определили тематические группы лексики, которые описаны им с особой тщательностью. Так, внимательное отношение к географическим объектам сопровождается историко-культурологической и этнографической детализацией при передаче топонимов, при этом нередко местные названия населенных пунктов трактуются с точки зрения их этимологии (ср. объяснение топонима “городищеˮ [8, с. 79, 141] или названия села Переволока [8, с. 162]). Как увлеченный ботаник он с рвением фиксирует фитонимы, причем некоторые растения упоминаются им впервые в русскоязычной печатной литературе (например, “Адамова головаˮ [8, с. 49]; об этом обозначении по ранним лечебникам подробнее см. [14]). И, наконец, Палласа-путешественника не оставили равнодушным сведения, связанные с жизнью других народов, их нравами, верованиями, образом жизни и, конечно, местными языками (об этнографическом описании мордвы у Палласа см. [15]). Он выступает не обычным наблюдателем и фиксатором происходящего, а собирает экспонаты для отправки в Санкт-Петербург. В своем дневнике Паллас пишет: “В Якушкиной, также чувашской деревне, я впервые видел употребляемый чувашами и татарами главным образом для распашки невозделанной степи сабан (Saban (сабан)) или татарский плуг, модель коего я велел изготовить для Академииˮ [16, с. 596].
12 Остановимся более подробно на перечисленных группах лексики. Сведения по каждой из групп приведены ниже в следующем порядке: начальная лексема дана по-немецки в соответствии с оригинальным изданием [8], вторая представляет собой вариант, зафиксированный в опубликованном переводе на русский язык [9]; затем следует современное написание лексемы. При отсутствии объекта в современных географических, биологических и этнографических реалиях либо совпадении его названия с имеющимися обозначениями третья позиция остается незаполненной. Трактовка каждого слова складывается, во-первых, из комментария самого Палласа, извлеченного нами из русскоязычной версии, и, во-вторых, данных из современных справочников и словарей по рассматриваемой тематике. Орфография, пунктуация и стиль текста русского перевода сохранены, дореформенные графемы заменены на современные. Постраничные ссылки на переводное издание размещены избирательно с целью более точной локализации лексемы в тексте, если в этом имеется необходимость.
13 2. Распределение лексики по тематическим группам
14 2.1. Топонимы
15 Всего у Палласа для Среднего Поволжья отмечено 224 топонима, зафиксированных в период с 22 сентября 1768 г. по 22 июня 1769 г. В соответствии с типами номинируемых объектов в системе названий топонимов преобладающей группой географических объектов являются ойконимы – 134 единицы. Второй по количеству топонимических единиц является группа гидронимов, объединившая 61 наименование. Практически все гидронимы, упомянутые Палласом, сохранили своё наименование до настоящего времени, лишь слегка изменив лингвистическую форму. Паллас зафиксировал 24 оронима, среди которых узнаваемые в настоящее время Жигулёвские горы, Сокольи горы, Шелехметские горы, Молодецкий курган, Царёв курган, Бурацкая гора и др. Примечательно, что к некоторым названиям Паллас записал топонимическую легенду. Зафиксированные им в комментариях трактовки топонимов, в том числе попытки их этимологической идентификации, и результаты их анализа приведены ниже.
16 Baituganowa (Jermak-aul)/Байтуганова (Ермак-аул)/ село Татарский Байтуган (Камышлинский район Самарской области) – “Татарская деревня называется Ермак-аул, которая также по большой в Сок впадающей речке именуется Байтугановаˮ [9, с. 152]. Комментарий Палласа чрезвычайно ценен для исследователей топонимии Среднего Поволжья, поскольку в тех случаях, когда река и расположенный на ней населённый пункт имеют одинаковые названия, правильное направление для поиска этимологического решения во многом зависит от того, что является первичным – гидроним или ойконим. Ответ на данный вопрос не всегда очевиден. Так, ошибочная информация на этот счёт содержится в издании “Самарская топонимикаˮ: “Основу топонима составило личное татарское имя Байтуган. Им было поименовано татарское селение, по нему речка...ˮ [17]. Запись Палласа исправляет данную неточность, в пользу чего также сообщает ряд архивных документов и картографических источников. Так, на карте Самарской губернии П.А. Рихтера и И.Ф. Станевича (1867 г.) одно из сёл с названием Байтуган указано как Верхнее Ермаково. Кроме этого, в “Сказках о тептярях и бобылях, служилых мещеряках и татарах, ясачных татарах Казанской, Московской и Ново-Московской дорог Уфимского уездаˮ (1762 г.) находим: “В деревне Ермаково, что на Соку реке и речке Байтуган проживало две семьи: Алтанбека Ермакова и Косима Исюнгиеваˮ. По имени Алтанбека Ермакова было дано прежнее название селу.
17 Walofka/Валовка/село Валы (Ставропольский район, Самарская область) – “проименована по находящемуся за две версты на дороге к Жигулихе позади яблонаго буерака обширному и, как то сказывают, Татарскому шанцу, состоящему из трех валов со рвамиˮ [9, с. 243]. Такое объяснение ойконима подтверждается как в специальной топонимической литературе [17], так и местными фольклорными преданиями жителей села Валы. “Татарским шанцемˮ Паллас и другие участники академических экспедиций называли археологический памятник, известный в настоящее время как “Муромский городокˮ (впервые это название употребила археолог В.В. Гольмстен): булгарский город, разрушенный монголами в 1236 г. и более не восстанавливавшийся. Кроме того, информация, приведённая Палласом, имеет ценность и для археологии: ко времени начала планомерных археологических работ на Муромском городке оставалось лишь два вала, вместо описанных академиком трёх.
18 Shigulefskische Berge, Shigulefskye Gory/Жигулёвские горы – “по ту сторону Волги видны на правом берегу высокия известковыя горы, проименованныя Жигулевскими по находящейся между ими деревне Жигулихеˮ [9, с. 177]. Топоним, впервые упомянутый Палласом, ныне общеупотребительный в отношении горного хребта на Самарской Луке. Жигулёвские горы долгое время именовались по-разному: русские рыбаки XVI в. называли их Змиевым Камнем, на карте Адама Олеария (1636 г.) Жигулёвские горы разделяются на два горных массива с названиями “Девьи горыˮ и “Печёрские горыˮ, также в источниках известны различные названия для некоторых районов Жигулей: Соляные или Усольские горы, Шелехмецкие горы, Яблоневы горы и т.д. В начале XVIII в. официальным наименованием горного массива, как можно заключить из статей первых русских газет, было “Девьи горыˮ. Таким образом, наименование данного горного массива от одной из его известных вершин, либо от расположенного у гор села, было обычной номинационной практикой. Объяснение Палласа о перенесении на горы названия деревни Жигулихи следует признать обоснованным.
19 Kabazkaja Awraga/Кабацкий овраг – “Помянутая долина по стоявшему там прежде сего кабаку называется Кабацким аврагом, а гора Кабацкою гороюˮ [9, с. 272]. Такое объяснение ойконима подтверждают В.Ф. Барашков с соавторами [17]. Топоним употребляется и в настоящее время: так называется овраг между сёлами Усолье и Берёзовка. Более известна расположенная там же, в пределах Большой Самарской Луки, при впадении Усы в Волгу, Кабацкая гора, название которой, согласно Палласу, имеет ту же этимологию.
20 Karaulnoi Bugor (Wachthügel)/Караульный бугор – “каменным бугром который для бывшаго на нем в прежния военныя времена караула проименован Караульный бугорˮ [9, с. 267]. Подобные оронимы в Поволжье имеют достаточно широкое распространение: горы Наблюдатель и Стрельная в Жигулях, гора Форфос (от “форпостˮ) в окрестностях Хвалынска и т.д. Где их происхождение можно достоверно установить, там они действительно относятся к высотам, с которых караульные вели наблюдение. В ряде случаев наблюдение велось за Волгой – названия таких географических пунктов относятся, вероятно, ко временам существования на Волге “казачьей вольницыˮ, или, чаще, – за степью из-за опасений набегов кочевников.
21 Kaschpur/Кашпур – “Пригород Кашпур, или как то жители выговаривают Кашкер, стоит на горе Кучугуре подле рукава Волги, при самом устье речки Кашпурки, по которой и пригород проименованˮ [9, с. 259]. Исключительную важность имеет зафиксированный Палласом порядок передачи названия: от реки селению, а не наоборот. Этимология топонима Кашпур приводится в ряде работ [18, с. 19–28].
22 Ladansko Osero (Weyhrauch-See)/Ладанское озеро – “нарочито глубокая котлу подобная яма, которая никогда не высыхает, и называется Ладанское озеро, по тому, что на берегах ея слышан сильной нефтяной запахˮ [9, с. 296]. В данном случае Палласом чётко отмечена связь между мотивом номинации и характеристиками номинируемого объекта. К тому же обращает на себя внимание, что немецкий перевод топонима связывает название озера не с нефтью (нем. Erdöl), а дословно – с ладаном (совр. нем. Weihrauch). Нами установлено, что к настоящему времени объект исчез.
23 Mielowoi Scholom/Меловаго шолома курган/Меловой шалом – “он известен под именем меловаго шолома, а тамошние жители называют хомутская прасна, по славном у них мужике, имевшем свое жилище на сем курганеˮ [9, с. 260]. Меловые возвышенности на Волжском Правобережье в окрестностях Сызрани – не редкость, они здесь имеют различные наименования: лбища, отмалы и т.д. Изредка подобного рода возвышенности из-за характерной формы называются местными населением “шоломамиˮ – например, Шолом в окрестностях древнебулгарского города Балымер на Волге, получивший известность благодаря археологическим раскопкам располагавшегося на нём в булгарское время языческого святилища [19, с. 424–450]. Второе название возвышенности, приведённое Палласом, правильно охарактеризовано им как отантропонимическое. При этом в элементе “праснаˮ, полагаем, возможно видеть мордовское языковое влияние: так, в мокша-мордовских и эрзя-мордовских говорах Самарского Поволжья для обозначения вершин возвышенностей бытуют термины “пандо преˮ и “панда прясаˮ, где “панда/пандоˮ – “гораˮ и “пря/преˮ – “головаˮ.
24 Molodezkoi Kurgan/Молодецкий курган – “отчасти проименован по тому, что молодые люди из деревни собираются на оной по праздникам для веселия, а отчасти по тому, что много находится могил ходивших на судах по Волге и там умерших людейˮ [9, с. 292]. Данный пример показателен тем, что в нём Паллас приводит альтернативные версии происхождения географического названия, каждая из которых могла быть актуальна на определённом историческом этапе бытования топонима. Для первого случая – характеристики мест молодёжных гуляний – много топонимических параллелей имеется по течению Днепра, в которых Б.А. Рыбаковым [20] усматриваются также языческие мотивы. Второй мотив отражён рядом путешественников по Волге для различных возвышенностей, которыми также приводились описания погребения умерших от болезней спутников на волжском побережье.
25 Moloschnaja Retschka (Milchbach)/Молошная речка/река Чёрная (Исаклинский район, Самарская область) – “прежде жившие здесь Башкирцы и ныне там живущие Татара именуют Айрян, то есть кислое молоко, Чувашане же называют Уйранли, то есть молошная вода серной ключ, текущий по деревяному жолобу, который еще остался от прежняго сернаго завода, и вышепомянутой и чистой так называемой Молошной речке сообщает серныя частицы, которыя садятся на дне на подобие белой густой кашиˮ [9, с. 159, 163]. Этимология для данного гидронима из тюркских языков и объяснение с опорой на ассоциативные связи, предложенные Палласом, не вызывают сомнений.
26 Perewoloka/Переволока – “деревня Переволока стоит на высоком утесистом каменном береге Волги, и при том в таком месте, где от оной реки до Усы считается меньше версты, и чрез сие разстояние прежде перетаскивали лодки, для сокращения пути: по чему оное место и проименованоˮ [9, с. 244]. Топоним, известный, по меньшей мере, со времени основания Самары [21] в форме “Переволокиˮ абсолютно точно этимологизирован Палласом.
27 Sewrjukowa, Sewrjukaewa/Севрюкова/село Севрюкаево (Старопольский район, Самарская область) – “по Татарскому и Чувашскому обыкновению проименована по первому ея селянинуˮ [9, с. 279]. Как верно отметил Паллас, село получило название по имени своего основателя – чуваша Севрекея, отставного солдата. Обычай называть сёла по именам первопоселенцев распространён также у русских и мордвы, однако, у тюркских народов, действительно, данный мотив номинации встречается чаще.
28 Sernoi gorodok/Серной городок – “Для защищения сернаго завода от находившихся в соседстве Башкирцов и Киргизцов сделан был шанец, котораго остатки еще и ныне видны, и называются Серной городокˮ [9, с. 172]. Серный городок, к которому серной завод переведен от реки Сока, перемещен позже на крутой берег Волги “при подошве той горы, в которой добывают славную самородную горючую серуˮ [9, с. 220]. Самородная кристаллическая сера на Самарской Луке была открыта И.Т. Посошковым в 1699 г., а её производство налажено уже с 1701 г. Рабочие серного завода размещались в поселении на берегу Волги, у подножия Серной горы, которое и было названо Серным городком. Во времена экспедиции Палласа, который подробно осмотрел это место, городок переживал период упадка, поскольку решение о прекращении добычи серы здесь было принято в 1765 г.
29 Sokoly-Gory, Sokoloja Gora (Falkenberge)/Соколья гора – “гору называют Соколья гора, по тому что иногда соколы вьют на ней гнездаˮ [9, с. 267]. Данное замечание представляет ценность ввиду существования альтернативной точки зрения на происхождение подобных топонимов как русской кальки с тюркоязычных названий [17].
30 Sosnowoi Solonez/Сосновой Солонец – “остановился я в деревне Сосновой Солонец проименованной по начинающемуся в низу ея большому ручью липкою серою глиною наполненному сие место почитают солончаком, по которому и деревня проименованаˮ [9, с. 243]. Ценное замечание Палласа о первичности гидронима, которое подтверждается архивными источниками. Так, деревня Сосновый Солонец впервые упоминается в 1661 г., тогда как первые сведения о “реке Солоницеˮ относятся к “Писцовой переписной и межевой книге 1622–1624 годовˮ.
31 Teidakofka/Тейдаковка – “Чувашанами населенная деревня стоит при речке Тейдаковке, по которой она и проименованаˮ [9, с. 275]. Сведения Палласа о первичности гидронима по отношению к ойкониму очень важны. Так, в чувашском селе Тайдаково Шигонского района Самарской области бытует версия о происхождении названия села от имени одного из первопоселенцев – Тайдали. При этом собственно чувашское название села – Тайтак, не подтверждает отантропонимную версию. Протекающая через село речка носит название “Ручей Тайдаковˮ. Некоторые исследователи полагают, что речка поименована по селу [17]. В данном случае однозначно ответить на вопрос о первичности гидронима или ойконима сложно, однако сведения Палласа являются серьезным аргументом в пользу первичности гидронима.
32 2.2. Фитонимы.
33 “Путешествие…ˮ является важным источником для анализа русскоязычных фитонимов, использовавшихся в XVIII веке, а также идентификации растений, впервые отмеченных в научной литературе для исследуемой территории. Примечателен и тот факт, что вторая половина XVIII века – это время перехода на бинарную номенклатуру Линнея, и Паллас, будучи адептом его метода, употреблял линнеевские названия.
34 В качестве самостоятельного предмета для изучения особый интерес представляют русскоязычные наименования растений, употребляемые во второй половине XVIII века. Например, рангом рода, без видового эпитета, Паллас обозначил названия следующих растений (в скобках приводятся русскоязычные названия по изданию [22]): Agrimonia (репник, Червечник), Arenaria (песчанка), Astragalus (Астрагал), Campanula (Колокольчики), Centaurea (Кентаврия), Cypripedium (Кокушкины Сапожки), Lathyrus (Лафир), Melilotus (Донник), Phlomis (медвежье ухо), Vincetoxicum (винцетоксик). Без латинского названия упомянуты “Девясилˮ, “Дикия яблониˮ, “ситникˮ, “топольˮ, “тростникˮ и “шиповникˮ. Для ряда видов Паллас приводит пояснение к названию, а также обращает внимание и на локальные фитонимы, характерные для Самарского края. Ниже приводим пояснение некоторых названий растений, отмеченных Палласом.
35 Odnomesetschnik, нем. Küchenschelle, лат. Anemone /Одномесячник, Ветреница/Ветреница. Для исследуемой территории Паллас отмечает четыре вида растений из рода ветреница (Anemone), которые приводит под названием “одномесячникˮ. Вероятно, это сборное название для ряда растений из семейства лютиковых, для которых характерен очень короткий вегетационный период, приходящийся на наиболее благоприятное время года. Сам Паллас, упоминая Anemone patens (совр. Pulsatilla patens) под названием “одномесячникˮ, поясняет, что “оный цвет бывает виден только в апреле месяцеˮ. Название “одномесячникˮ зафиксировано Н.М. Амбодик-Максимовичем [23]. Согласно В.И. Далю [24, с. 675], “одномесячникомˮ называли ветреницу (Anemone sylvestris), прострел (Pulsatilla patens) и печёночницу (Hepatica triloba). В названиях видов Паллас отражает особенности их произрастания (Anemone altaica – лесной одномесячник, Anemone ranunculoides – полевой одномесячник), внешнего облика (Anemone sylvestris – овечье рунишко “по мягкому, белому и может быть на фабриках в употребление годному ея пухуˮ – здесь имеется ввиду перистое опушение плодиков растения, способствующее его расселению ветром – прим. авт.). В настоящее время общепринятое родовое название растений “ветреницаˮ является прямым переводом латинского названия, данного К. Линнем в 1735 г. Существует несколько вариантов связи названия с ветром: по движению цветков при малейшем дуновении ветра; по быстрому опадению околоцветника на ветру; по обитанию на открытых ветру местах; по цветению весной, во время сильного ветра [25].
36 Tschiliga, Tschelesnik, нем. Erbsenbaum, лат. Caragana frutex/гороховое дерево, чилига, челезник/карагана кустарниковая. В Поволжье и на Урале также употребляются названия “железникˮ, “чилизникˮ, “чилижникˮ, “чамыжникˮ [26]. Чилижник, вероятно, нужно рассматривать как производное от слова “чилигаˮ (так же как и чимыжник от чимыга). В.И. Даль сопоставляет его с “чапыжникˮ в значении “частый кустарникˮ, “непроходимая чащаˮ [27].
37 Skerda, лат. Crepis sibirica/Шнярда, скерда/Скерда сибирская. Скерда – название, употреблявшееся в Симбирской губернии [28]. У В.И. Даля [24, с. 200] – “шкердаˮ. Название рода дано К. Линнем в 1753 г. и происходит от греческого krepis – сапог, ступня и отражает форму листовой пластинки растения [25].
38 Beljak, нем. Strauchklee, лат. Cytisus ruthenicus/Беляк, ракитник/Ракитник русский. Вероятно, “белякомˮ растение называлось благодаря сероватому опушению цветущих побегов и листьев. Согласно Н.И. Анненкову [26; 28], на Волге и на Урале также употреблялись названия “ракитникˮ, “железнякˮ, “чилигаˮ. Латинское наименование рода Cytisus происходит от греческого Kytisos – по названию клевера, встречающегося на острове Кифнос.
39 Perrkatipole, Katschim, Pokatin, Katipole, Katun, Pokatur, лат. Gypsophila paniculata/Перекатиполе, Качим (около Ставрополя), Покатин (при Самаре), Катиполе (при Кинеле), Катун или Покатун (при Яике)/Качим метельчатый. Названия, зафиксированные Палласом для Самарского Поволжья, употреблялись гораздо шире – катун, покатун в Оренбуржье, перекати-поле, кати-поле, качим – в Ставрополье, перекати-поле – в Малороссии [26]; [28]. Сборное название ряда степных и пустынных растений. У В.И. Даля [24] находим пояснение: “растет большим клубом, в степях, и срываясь с корня, катается по ветруˮ. Такое же толкование дает и Паллас: “когда она свежа, то некоторые называют ее шатром: но как скоро она под осень засохнет, то разпростертыми своими ветвями представляет почти шару подобный куст, который будучи ветром сломлен катится по степиˮ [22, с. 282].
40 Smolka, нем. Johanniskraut, лат. Hypericum perforatum/Зверобой /Зверобой продырявленный. Фитоним зверобой распространен на всей европейской части России. Название растения, возможно, обусловлено его внешним видом. У зверобоя пронзеннолистного листья покрыты мелкими прозрачными вместилищами с эфирным маслом, которые выглядят как отверстия (укр. дыробой, бел. дзиробой, пол. dziurawiec) [29]. Название “смолкаˮ Паллас поясняет: “Сказывают, что в малой России собирают еще около третьяго ростения смолки, которого при Кинеле не находится, но по речам здешних жителей, кажется, оно ни что иное есть, как зверобойˮ [22, с. 308].
41 Rumäniza, лат. Onosma tinctoria/Румяница/Оносма красильная. Румяница, или румяная трава – сборное название нескольких видов растений из семейства бурачниковые [23]; [24]; [26]. Паллас приводит пояснение названия: “Известнее всех румяница, у которой корень имеет снаружи изрядной красной цвет. Тамошние девки собирают оной коренья, мажут маслом, и употребляют вместо румян: почему у них сия трава румяницею, а у татар кршагъ называетсяˮ [22, с. 232].
42 Kokuschkino oder Dikoe Minlo, нем. Kukuk’s Seife, лат. Silene chalcedonica/боярская спесь, кокушкино или дикое мыло/Зорька обыкновенная – “у здешних крестьян называется кокушкино, или дикое мыло, потому что цветныя головки, да и вся трава делает воду мыльною, и может употребляться для мытья рук и бельяˮ [22, с. 294]. Сходные названия – девичье мыло, дикое мыло, мыльнянка, мыльница – можно встретить и в других регионах [26]. Название же “боярская спесьˮ зафиксировано Н.М. Амбодик-Максимовичем [23], “барская спесьˮ или “баронская спесьˮ – Н.И. Анненковым [26]; [28] и объясняется, вероятно, ярко-красными цветами растения. У И.И. Лепехина, путешествовавшего с Палласом по Поволжью в один год, находим: “Березовые перелески питали много отменного растения, Барскою спесью прозываемою, которая и в то время гордилася еще алыми своими шапкамиˮ [9, с. 122].
43 На наш взгляд, вклад Палласа и остальных участников Академических экспедиций недостаточно освещен при анализе региональных фитонимов, хотя точные и обстоятельные данные об использовании растений местным населением следовало бы признать началом этноботаники в России. Слова выдающегося ботаника Карла Линнея: Nomina si nescis, perit et cognitio rerum (“Если не знаешь имен, пропадает и познание вещейˮ), записанные им в книге “Философия ботаникиˮ, не просто подчеркивают значение этимологии названий растений, но и актуализируют их лингвистическое изучение. В англоязычной научной литературе существует термин plant blindness (“слепота к растениямˮ), который означает неспособность увидеть или заметить растения в своем окружении. По мнению исследователей [29], именно это явление лежит в основе недостаточной изученности названий растений. Фитонимы – важный лексический пласт, который, однако, плохо освещен в научной литературе, а наименее исследованной областью является описание названий растений в современном русском языке [30]. При этом, как показывает полевой опыт Палласа и его соратников (ср. [31]), сотрудничество ботаников и лингвистов может послужить этимологическому обоснованию номинации и упорядочиванию названий растений [32]; [33]; [34].
44 2.3. Этнографическая лексика.
45 Поволжский регион исторически является многонациональным по составу населения. Во время поездок по Заволжью между Симбирском и Самарой интерес Палласа привлекли жители чувашских сел. Лексикографический и этнографический материал, собранный им при посещении чувашских поселений и частично опубликованный позже в “Сравнительном словаре всех языковˮ, представляет собой наиболее полный источник по чувашской лексике второй половины XVIII века [10, с. 14].
46 Описание в оригинальном издании [8] начинается на стр. 86 с пометки на полях “Известия о чувашахˮ (Nachrichten von den Tschuwaschen) и включает указание на местообитание (села вдоль рек Черемшан и Сок), вероисповедание (преимущественно христиане, но встречаются и язычники), далее следует “этнографический портретˮ чувашского населения, сопровождаемый иллюстрацией и подробным изложением культовых обрядов. В завершении фрагмента на стр. 95 приводится информация о диалектной принадлежности говора тех чувашей, с кем контактировал Паллас: его информанты различали жителей правого (холмистого) берега Волги, именуя их Werejal, себя же называли Chirdijal (ср. современное деление диалектов чувашского языка на вирьял (верховой) и степной, распространенный на севере Самарской области хирти, последний как разновидность низового варианта анатри). Таким образом, контактные лица у Палласа являются носителями низового диалекта чувашского языка. В переводной версии [9] этнографическая информация о чувашах приведена на страницах 135–145.
47 а) Национальная одежда:
48 Sarr/сар/сарă – “украшают себя большими пряжками и нагрудниками, да и висящими от пояса на стороне пестро вышитыми лоскутьями с бахрамою, что у них сар называетсяˮ. Согласно [35], “сарă – старинное женское украшение в виде расшитого и унизанного бисером четырехугольника или треугольника, подвешиваемого сзади к поясуˮ. По мнению ряда исследователей, сарă как знаковый атрибут традиционного национального костюма использовался вплоть до 1960-х годов.
49 Chuschpu/хушпу/хушпу – “женская кичка, без которой оне и дома никогда не кажутся унизана старинными серебреными копейками, или оловянными блесками и бисеромˮ. В [35] хушпу описывается как “традиционный женский головной убор, украшенный монетами и бисеромˮ.
50 Ama/ама/ама – “затыльник с унизанным мелкими монетами, или блесками ремнем, который продет под поясˮ. В краткой статье в [35] ама – это «женское нагрудное украшение из монетˮ.
51 Surban/Сурбан/сурпан, сурбан – «сошедшиеся концы той лопасти, которую они, для прикрытия шеи, подкладывают от подбородка в верх под кичкуˮ. В современной интерпретации, которая закреплена также и в словарной статье в [35], “сурбан – женская головная повязка в форме узкого полотенца с вышитыми концамиˮ.
52 Как видно из краткого списка элементов национальной одежды у чувашей, многие детали еще присутствуют в костюме, связанном со свадебным обрядом. И.Г. Петров приводит следующие факты по архивным материалам, датированным второй половиной XIX – первой половиной XX вв.: “Одежда на свадьбе выполняла также важную знаковую функцию, символизирующую смену социального статуса женщины со стороны жениха заплетали волосы невесты в две косы (вместо одной). Затем, сорвав покрывало, снимали с нее девичью шапочку (тухья) и обряжали в женский головной убор: сурпан/сорпан или хушпу/хошпуˮ. Не оставляли без внимания и родителей брачующихся: “Отцу невесты, как правило, дарили отрез холста (пир) или готовую рубаху (кĕпе), а матери – домотканый головной убор в виде полотенца (сурпан) или купленный на базаре хлопчатобумажный или шелковый платокˮ [36, с. 137–139]. По наблюдениям Г.Н. Оркова, в отдельных регионах России чуваши долгое время сохраняли композицию и состав традиционного свадебного наряда: головные уборы хушпу, сурпан, пус тутри, поясную подвеску сара, шейно-нагрудные украшения. [37]. Отметим также, что Паллас не только одним из первых зафиксировал и описал основные элементы национального костюма, но и передал в Кунсткамеру собранную им коллекцию предметов одежды народов Поволжья [16, с. 593].
53 б) Верования и обычаи:
54 Ärnekon/аернекон/эрне кун – “некрещенные чувашане празднуют каждую пятницу в неделе, которую называют они аернекон, или недельный деньˮ. И.И. Лепехин, отмечает, что чуваши особо почитали пятницу и обряды проводили в этот день недели [38, с. 169–180]. Относительно происхождения данной традиции В.Г. Егоров высказал предположение, что она уходит корнями во времена Казанского ханства, и чуваши, скорее всего, переняли ее от народов, исповедовавших ислам [39, с. 17–18].
55 Tschuguichs/Чугуихс/ чÿк уйăхĕ – “в Сентябре месяце, которой Чувашане Чугуихс называют приносят обыкновенно общую большую жертву в знак благодарностиˮ. По мнению В.Г. Родионова, «чÿк уйăхĕ “месяц жертвоприношения в честь нового урожаяˮ проводился не “почти в сентябре месяцеˮ, а, как утверждает И.И. Лепехин, в ноябре, когда наступал настоящий холодный сезон. До этого сезона (на убывающей луне), по представлению чувашей, открывалось вертикальное пространство (тĕнче хуппи “врата мировˮ) для общения с умершими предками в пограничном пространстве (на кладбище, у речки вблизи погоста)» [40, с. 110]. Таким образом, речь должна идти скорее о ноябре.
56 Semik/семик/Ҫимӗк – “трижды отправляют они погребение своего сродника, и к тому ныне назначивают среду на страстной неделе, семик, то есть четверток перед пятидесятницоюˮ. Ср. замечание В.Г. Родионова: “Второй обрядовый комплекс в результате христианизации быта неофитов был привязан к троице (çимĕк). Его, как и калăм, проводили раньше вышеназванных православных обрядов. Данный факт указывает на их былые даты проведения: весеннее равноденствие и летнее солнцестояниеˮ [40, с. 111]. В современном обрядовом календаре чувашей данный праздник приходится на четверг перед православной Троицей. Он связан с поминовением усопших, в этот день посещают могилы родственников, устраивают совместную трапезу, окна домов украшают зелеными ветками; “до сих пор он остается одним из самых больших торжеств, на которые собирается большое количество родственниковˮ [41, с. 238–239].
57 Jerich (Irich)/Ирих (Ерих)/йĕрĕх – “каждая семья отправляет обыкновенное моление пред своим Ирихом, или Ерихом, что они за свято почитаютˮ. Этим словом чуваши обозначали духа-покровителя семьи или рода в целом, место обитания самого божества, а также некий артефакт, посвященный этому духу, и обряд жертвоприношения в честь него. Часто данное божество изображают в виде тряпичной куклы, которую хранят на самом почетном месте в доме. Как пишет А.К. Салмин, “вера в йĕрĕха жива и нынче, особенно среди чувашей с исконной религией Сохраняется и вера в лечебные возможности данного божества. Не имеющие йĕрĕх чуваши, в том числе и крещенные, стараются получить доступ к йĕрĕх ам своих родственниковˮ [42, с. 63]. В.Г. Родионов сообщает: «Если подобные культовые атрибуты сохранялись путем передачи по женской линии до седьмого колена, то они становились тÿркĕлли “название духаˮ» [43, с. 139].
58 Keremet/керемет/киремет – “вся деревня приносит торжественную большую жертву на общем жертвенном месте, которое они керемет называютˮ. Прежде всего киреметом обозначалось место общественного жертвоприношения, оно известно не только у чувашей, но и марийцев. Так, по свидетельству Н.В. Морохина, горные мари рассказывают о киремете следующее: “А если стоит среди поля маленький ельничек и липы посреди него, то это керемет. Посреди керемета стоит старая береза. Она главной была. Там заповеди давали, молилисьˮ [44].
59 Keremet-asch, Keremet-amshe, Keremet-uewli/керемет-аш (отца), керемет-амже (мать), керемет-уевли (сына)/Киремет ашшӗ, Киремет амӑшӗ, Киремет ывӑлӗ – “они столь многим божкам приписывают одну богиню и одного сына, и сих трижды призываютˮ. Видимо, тройственное обозначение киремета олицетворяет божественное семейство, состоящее из отца (верховного или главного божества), его супруги и сына. По мнению А.К. Салмина, “киремет – содержательное и значимое божество в религиозно-обрядовой жизни чувашского народаˮ [42]. Примечательное наблюдение сделал в конце XIX века Н.А. Александров: “Не так давно чуваши приносили жертвы своим Кереметям, и только в том случае, когда не было от этих жертв успеха, шли в церковь и ставили свечку Чудотворцу Николаюˮ [45, с. 14-15].
60 Salma/салма/салма – “есть ли кто должен клястися, того приводят в Керемет, и там принужден, по многократном заклинании, есть кушание, состоящее в голушках с коровьим маслом в воде вареных, что у них салма называетсяˮ. Лапша (“салмаˮ) – одно из наиболее распространенных блюд у представителей этносов Средней Волги и типичная ритуальная пища при произнесении клятвы в киремете и совершении обрядов. И.П. Асанова по этому поводу сообщает следующее: “Единая основа пищи народов Поволжья, издревле занимавшихся земледелием, способствовала выработке общих черт даже в обрядовых кушаньях. Показательно в этом отношении древнее мордовское кушанье – салма оно бытовало у мордвы в составе языческих кушаний как обрядовоеˮ [46].
61 Masar/мазар/масар – “общее кладбище, которое выбирают они в отдалении как от деревни, так от керемета и от всех больших дорогˮ. Сейчас – общепринятое обозначения погребального места у чувашей.
62 Aslyr, Ksnir, Pülchs, Sürodon, Sir, Sjülsüren-Irsene, Chirlsir, Kebe/азлыр, кснир, пюлхс, сюродон, сир, сиюлсюрен-ирзене, хирлзирь, кебе/Аслӑ ырӑ, Кӗҫӗн ырӑ, Пулĕхçĕ, Ҫуратан, Çĕр, ҫул ҫурен ырӑсем, Хĕрлĕ Çыр, Кепе – “мне разсказали следующие имена божков: Керемет по боге (пюр), почитается первым; азлыр, кснир, пюлхс, сюродон, сир, сиюлсюрен-ирзене, хирлзирь, кебе, кроме которых есть еще много другихˮ. Весьма противоречивый список, содержащий, по всей видимости, случайные перечень языческих божеств, святых и священных мест. Так, В.П. Иванов отмечает в своей статье: “К.С. Милькович, вслед за ним и В.А. Сбоев указывают, что Сюльди-тора управлял людьми через помощника – бога Кебе, ведавшего судьбами человеческого рода, и его служителя: Пюлехся, назначавшего людям судьбу, счастливые и несчастливые жребииˮ [47, с. 121]. А.К. Салмин подтверждает, что Кебе/Кепе от имени Турӑ определяет людям судьбу, Пулĕх является вестником божества. Аслӑ ырӑ входит в число высших божеств и трактуется как “старший добрый киреметˮ, Хĕрлĕ Çыр – божество плодородия земли, Çĕр олицетворяет землю вообще, символизирует мать-прародительницу живого и т.д. [48].
63 3. Заключение.
64 В XVIII веке кардинально меняется вся структура лексикографической деятельности в России, “происходит процесс радикальных перемен в плане размежевания и специализации лексикографических направлений. В каждом из этих направлений идет работа по уточнению своего объекта и способов его описанияˮ [49, с. 498]. Одним из недостатков справочных изданий и словарей той эпохи является их переводной характер, слабая связь с российской действительностью. Исправить положение помогает полевая работа, которая естественным образом проводится во время “физических экспедицийˮ Академии наук. Р.М. Цейтлин называет Палласа среди ученых, которые, отправляясь “в экспедиции с ботаническими, геологическими и другими научными целями, получали задания записывать сведения по языку и быту народов, с которыми они сталкивалисьˮ [50, с. 21–22].
65 Исследовательские принципы Палласа сформулированы им вполне в духе современных представлений о полевой работе и отличают его подход от исследований современников. Так, по его примеру и с опорой на собранный им материал описание этнических групп, населявших Российскую империю, опубликовал в 70-е годы XVIII века участник “физических экспедицийˮ Иоанн Готлиб Георги (1729–1802). Как точно подметил А.В. Головнев, “вместе с Палласом он отправился в восточное путешествие натуралистом, а вернулся народоведомˮ [51, с. 16]. Георги также оставил заметки об обычаях и веровании чувашей, которые, однако, уступают аналогичным записям Палласа по полноте и красочности изображения. Только к концу века выполненный Георги обзор “житейских обрядов, вер, обыкновений, жилищ, одеждˮ народов России будет дополнен текстом и обретет контуры полноценного справочного издания [52]. Этнографическая заслуга Палласа не вызывает сомнений: его обширное “Путешествие…ˮ до сих пор остается хранилищем ценнейшей информации по истории материальной культуры, религии и фольклору народов России.
66 В фундаментальном академическом труде Палласа содержится большой фактический материал по многим научным отраслям, представляющий несомненный научный интерес и в настоящее время. Палласа можно назвать не только одним из первых топонимистов, биологов или этнографов, внесших значительный вклад в развитие российской академической науки, но и ярчайшим для своего времени энциклопедистом, с феноменальной точностью отразившим в своих путевых заметках природные, историко-культурные, диалектологические и этнографические особенности различных местностей Российской империи второй половины XVIII века. Зафиксированные им во время академических экспедиций наименования географических объектов являются основой, которая позволяет отследить развитие топонимической системы регионов России (ср. [53]; [54]). Этимологический анализ, как и факты, собранные в процессе полевой работы и приведенные Палласом-академиком, заставляют критически взглянуть на некоторые современные трактовки ономастической, ботанической и этнографической лексики, они представляют уникальные сведения для историков, этнографов, краеведов, биологов и способствуют более глубокому изучению истории российской науки.

Библиография

1. Agranat T.B., Dodykhudoeva L.R. Strategies for Knowledge Elicitation. The Experience of the Russian School of Field Linguistics. Switzerland, 2021. 247 p.

2. Лютикова Е.А., Федорова О.В. Научная школа А.Е. Кибрика: от описания и документации языков к типологии и теории языка // Рема. Rhema. 2021. № 2. С. 9–22.

3. Материалы к истории Института лингвистических исследований РАН (1921–1937 и 1941–1945 гг. / Сост. А.Н. Анфертьева и Л.Б. Вольфцун. Отв. ред. Н.Н. Казанский. СПб.: ИЛИ РАН, 2021. 898 стр.

4. Орлов А.С. Всесоюзная Академия наук за 15 лет // Вестник Академии наук СССР. 1932. № 11. C. 1–30.

5. Киссер Т.С. Об организации “физическихˮ экспедиций 1768–1774 гг. // Кунсткамера. 2019. №3 (5). С. 164–170.

6. Головнев А.В., Киссер Т.С. Этнопортрет империи в трудах П.С. Палласа и И.Г. Георги // Уральский исторический вестник. 2015. № 3 (48). С. 59–69.

7. Сенатор С.А., Бакиев А.Г., Сытин А.К., Горелов Р.А., Кузнецова Р.С., Сидякина Л.В. “Странствующая академияˮ (материалы об исследованиях П.С. Палласа в Среднем Поволжье) / под общ. ред. С.А. Сенатора. Тольятти: Анна, 2020. 227 с.

8. Pallas P.S. Reise durch verschiedene Provinzen des Russischen Reichs. Erster Theil. St. Petersburg: Kayserliche Academie der Wissenschaften, 1771. 565 S.

9. Паллас П.С. Путешествие по разным провинциям Российской империи. Часть первая. Санкт-Петербург: Императорская Академия наук, 1773. 786 стр.

10. Савельев А.В. Отражение диалектных особенностей в старописьменных памятниках чувашского языка XVIII века (на материале Словаря Палласа). Диссертация на присуждение ученой степени кандидат филологических наук. М.: Институт языкознания РАН, 2014. 445 с.

11. Волошина О.А. «Сравнительный словарь всех языковˮ Петра Симона Палласа // Вестник ННГУ. 2012. № 6-1. С. 354–361.

12. Каминская Л.Н. Об источниках албанской лексики в словаре С. Палласа // Вестник С.-Петерб. гос. ун-та. Серия 9. Филология. Востоковедение. Журналистика. 2013. № 1. С. 112–122.

13. Норманская Ю.В., Кошелюк Н.А. Неопубликованный мансийский словарь П.С. Палласа – ранее неизвестный мансийский диалект? // Урало-алтайские исследования. 2020. № 1 (36). С. 92–100.

14. Ипполитова А.Б. Растения с названием Адамова глава в русских рукописных травниках // Полетата на этнологията: между знанието и познанието. 25 години асоциация “Онгълˮ / Гл. ред. Р. Малчев. София, 2018. (Годишник на асоциация “Онгълˮ. Т. 16. Год XII). С. 50–76.

15. Мокшин Н.Ф., Мокшина Е.Н. П.С. Паллас и И.И. Лепехин – исследователи этнографии мордвы (к 250-летию “физическихˮ экспедиций Академии наук) // Социально-политические науки. 2018. № 6. С. 114–117.

16. Абайдулова А.Г., Салмин А.К. Причеремшанский дневник экспедиции П.С. Палласа // Учен. зап. Казан. ун-та. Сер. Гуманит. науки. 2018. № 3. С. 592–604.

17. Барашков В.Ф., Дубман Э.Л., Смирнов Ю.Н. Самарская топонимика. Самара: Изд-во Самарск. ун-та. 1996. 192 с.

18. Порунов А.Н. Основные закономерности стратиграфии Среднего Поволжья // Наука. Общество. Государство. 2014. № 4 (8). С. 19–28

19. Жиромский Б.Б. Древнеродовое святилище Шолом // МИА. 1958. № 61. С. 424–450.

20. Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. М.: Наука, 1987. 783 с.

21. Гурьянов Е.Ф. Древние вехи Самары: очерки градостроительной истории. Куйбышев, 1979. 81 с.

22. Паллас П.С. Описание растений Российскаго государства с их изображениями по всевысочайшему повелению и на иждивенеи ея Императорскаго величества, изданное П.С. Палласом. С рукописнаго сочинения перевел Василей Зуев. Часть первая. В Санктпетербурге, печатано в Императорской типографии 1786 года. 204 с.

23. Амбодик-Максимович Н.М. Новый ботанический словарь на российском, латинском и немецком языках. СПб., 1808. 118 с.

24. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. СПб.: Издание книгопродавца-типографа М.О. Вольфа. Т. 1. А–З. 1880. Т. 3. П. 1882а. Т. 4. Р–V. 1882б.

25. Каден Н.Н., Терентьева Н.Н. Этимологический словарь латинских названий растений, встречающихся в окрестностях биостанции МГУ “Чашниковоˮ / Под ред. В.И. Мирошенковой. М.: Изд-во МГУ, 1975. 203 с.

26. Анненков Н.И. Ботанический словарь. СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1878. 647 с.

27. Пухлякова Е. Общие русские и чешские названия растений // Sbornik praci filosofike faculty Brnenske university studia minora facultatis philisophicae universitatis Brunensis. 1971. S. 97–109.

28. Анненков Н.И. Простонародные названия русских растений. М.: Университетская типография, 1858. 159 с.

29. Колосова В.Б. Лексика и символика славянской народной ботаники. Этнолингвистический аспект. М.: Индрик, 2009. 352 с.

30. Коваленко К.И., Колосова В.Б., Щёкин А.С. Исторические словари как источники базы данных русских фитонимов PhytoLex (XI–XVII вв.) // Российская академическая лексикография: современное состояние и перспективы развития. Сб. науч. статей по материалам Международ. науч. конф., посвящ. 70-летию выхода первого тома академического “Словаря современного русского литературного языкаˮ / отв. ред. О.Н. Крылова, С.А. Мызников, М.Н. Приёмышева, Е.В. Пурицкая; Ин-т лингв. исслед. РАН. СПб.: Институт лингвистических исследований РАН, 2018. С. 253–262.

31. Лепехин И.И. Дневные записки путешествия доктора и академии наук адъюнкта Ивана Лепехина по разным провинциям Российского государства в 1768 и 1769 году. СПб.: При Императорской Академии наук, 1771. 537 с.

32. Кулева А.С. О названиях растений в лингвистической перспективе: “Растения Средиземьяˮ, словари и переводы // Вопросы языкознания. 2020. № 5. С. 115–131. DOI: 10.31857/0373-658X.2020.5.115-131

33. Цвелёв Н.Н. О русских названиях семейств покрытосеменных растений // Новости систематики высших растений. 2010. Т 42. С. 24–29.

34. Сытин А.К., Сенатор С.А. Вклад П.С. Палласа в ботаническое изучение Среднего Поволжья // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Естественные науки. 2018. № 3 (23). С. 55–69.

35. Андреев И.А., Горшков А.Е., Иванов А.И. и др. Чувашско-русский словарь; под редакцией М.И. Скворцова. М.: “Русский языкˮ, 1985. 712 с.

36. Петров И.Г. Функции одежды в свадебной обрядности чувашей // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2017. № 11 (85). C. 136–141.

37. Орков Г.Н. О народном костюме чувашей Башкортостана (по материалам экспедиции 1994 г.) // Чувашское искусство. Вып. III. Чебоксары: ЧГИГН, 1997. С. 148–168.

38. Лепехин И.И. Дневные записки путешествия по разным провинциям Российского государства // Полное собрание ученых путешествий по России, издаваемое Академией Наук, по предложению ея президента. Т. 3. СПб., 1821. С. 169−180.

39. Егоров В.Г. Современный чувашский литературный язык в сравнительно-историческом освещении. Чебоксары, 1971.

40. Родионов В.Г. Реконструкция чувашского календаря и обрядового комплекса калӑм // Вестник Чувашского университета. 2020. № 4. С. 108–125.

41. Кондратьева Е.В. Семейно-родовые праздники и обряды чувашей и удмуртов // Вестн. НГУ. Серия: История, филология. 2016. Т. 15. № 5: Археология и этнография. С. 235–241.

42. Салмин А.К. Городище Булгар в контексте экспедиции П.С. Палласа //Вестник Чувашского университета. 2018. № 2. С. 136–142.

43. Родионов В.Г. Эволюция пространства внутреннего жилища чувашей и их предков // Вестник Чувашского университета. 2019. № 2. С. 136–145.

44. Морохин Н.В. Фольклор в традиционной региональной экологической культуре Нижегородского Поволжья. Киев, 1997.

45. Александров Н.А. Черемисы и чуваши (Лесная окраина). М.: Издание и собственность книжной торговли, специально для иногородних А. Я. Панафидина, 1899. 40 с.

46. Асанова И.П. Ритуальная и обрядовая пища мордвы (этнолингвистический анализ) // Вестник Чувашского университета. Гуманитарные науки. 2007. № 1. С. 117–122.

47. Иванов В.П. Пантеон богов в чувашской мифологии (к вопросу ранжирования иерархии) // Мифология чувашей: истоки, эволюция и культурные взаимосвязи. Материалы межрегиональной научно-практической конференции. Чебоксары: Изд-во ЧувГУ. 2016. С. 119–140.

48. Салмин А.К. Система верований чувашей. Чебоксары: Чувашский государственный институт гуманитарных наук, 2004. 208 с.

49. Биржакова Е.Э., Малышева И.А., Кузнецова И.Е. Русская лексикография – XVIII век // Славянская лексикография. Международная коллективная монография / Отв. ред. М.И. Чернышева. М.: Азбуковник, 2013. С. 497–520.

50. Цейтлин Р.М. Краткий очерк истории русской лексикографии. (Словари русского языка). М.: Гос. учебно-педагогическое изд-во Министерства просвещения РСФСР, 1958. 136 с.

51. Головнев А.В. Этнография в российской академической традиции // Этнография. 2018. № 1. С. 6–39.

52. Георги И.Г. Описание всех в Российском государстве обитающих народов, также их житейских обрядов, вер, обыкновений, жилищ, одежд и прочих достопамятностей. СПб., 1776. Ч. 1–3; 1799. Ч. 1–4.

53. Дамбуев И.А. Русская топонимия Восточной Сибири в “Путешествии по разным провинциям Российского государстваˮ П.С. Палласа // Сибирский филологический журнал. 2016. № 1. С. 208–212.

54. Кузнецова Р.С., Сенатор С.А. Опыт составления топонимической карты Среднего Поволжья по материалам экспедиции П.С. Палласа 1768–1769 гг. // Вопросы ономастики. 2021. Т. 18, № 2. С. 237–259.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести