Везде
Интенсивность информационного воздействия как психотравмирующий фактор ситуации вирусной угрозы
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Интенсивность информационного воздействия как психотравмирующий фактор ситуации вирусной угрозы
Аннотация
Код статьи
S020595920017072-5-1
DOI
10.31857/S020595920017072-5
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Быховец Ю. В. 
Должность: старший научный сотрудник лаборатории психологии развития субъекта в нормальных и посттравматических состояниях
Аффилиация: ФГБУН Институт психологии РАН
Адрес: Москва, Российская Федерация
Выпуск
Том 42 № 5
Страницы
37-48
Аннотация

Представлен обзор исследований психологического воздействия вирусной угрозы COVID-19. Предлагается рассматривать пандемию как травматический стрессор. Приводится сравнение разных типов “невидимых” угроз: угроза радиационного заражения, угроза террористических актов для косвенных жертв и вирусная угроза. Основными отличительными признаками вирусной угрозы являются многофакторность воздействия, тотальность распространения и контроль/предупреждение заражения. Определена ключевая роль СМИ в формировании психопатологических признаков у населения в ситуации эпидемии. Рассмотрены исследования, изучающие психологические последствия переживания вирусной угрозы (тревога, депрессия, обсессивно-компульсивная симптоматика, соматизация, посттравматический стресс, нарушения сна) в период пандемии.  На разных группах населения проведен сравнительный анализ выраженности психопатологической симптоматики в период пандемии и до него.

Ключевые слова
вирусная угроза COVID-19, информационное воздействие, пандемия, стрессор, неопределенность, тотальность, дезадаптация поведения, предвосхищение угроз, тревога, депрессия, соматизация
Источник финансирования
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 20-113-50620.
Классификатор
Дата публикации
08.11.2021
Всего подписок
6
Всего просмотров
206
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
1 Распространение вируса COVID-19 носит всеобъемлющий характер. На сегодняшний день, 28.05.2021 г., в мире официально зарегистрировано 168471416 заболевших коронавирусом1. Согласно имеющимся в психологической науке представлениям, пандемия — это экстремальные условия, и основным стрессогенным фактором является угроза жизни и здоровью. Переживание вирусной угрозы может быть отнесено к регистру травматических ситуаций (в соответствии с критерием A по DSM-V). Можно предположить, что те, кто столкнулся с вирусной угрозой непосредственно (переболевшие и их родственники, медицинский персонал и другие сотрудники служб, чья профессиональная деятельность сопряжена с последствиями распространения COVID-19), подвергаются дополнительной травматизации в связи с тем, что ситуация с распространением вируса продолжает оставаться достаточно напряженной.
1. Данные Центра системных наук и инженерии (CSSE) Университета Джона Хопкинса (JHU) >>>>
2 Специфика психологического влияния вирусной угрозы COVID-19 состоит в том, что население получает сообщения об опасности, которую они визуально не могут увидеть. Именно в связи с тем, что вирусная угроза невидима, особую роль приобретает воздействие СМИ и его интенсивность. В данном случае просветительские и новостные сообщения, мнения экспертов, возникающие конспирологические теории и прочее могут оказывать психотравмирующее влияние на уязвимую часть населения. Показано, что данные о смертности в результате COVID-19, о доступности разных видов медицинской помощи являются источником общей тревожности и тревожности по поводу собственной смерти, а также большей вовлеченности в работу как способе справиться с этой тревогой. Выявлено, что длительность просмотра новостных сообщений о COVID-19 более четырех часов в сутки связана с ростом психологического дистресса, тревожности и депрессии [30, 31, 38, 50]. На специфику влияния роли СМИ на различные группы населения указывают Ю.А. Кочетова и М.В. Климакова: высокий уровень тревоги и депрессии у медицинских работников был связан с недостаточным количеством информации о  COVID-19, тогда как для людей, не связанных с медициной, обращение к чрезмерному количеству информации обусловливало рост психологического неблагополучия [14].
3 Е.И. Первичко с соавторами на российской выборке показали, что уровень переживаемого дистресса в связи с COVID-19 связан с интенсивностью информирования населения официальными организациями о динамике распространения вируса, необходимых мерах предосторожности: пик уровня дистресса приходился на 12–20 мая 2020 года (период  роста информирования населения об увеличении количества заболевших и пр.), а наименьший уровень стресса зафиксирован исследователями 4 мая 2020 года (период начала оповещений о пандемии) [21]. По данным исследования Е.В. Куфтяк, в условиях длительной социальной изоляции в связи с коронавирусом респонденты наиболее часто использовали стратегию совладания “противостояние”, которая связана с выраженными усилиями по противодействию ситуации [15]. Данная стратегия рассматривается как неконструктивная, связанная с  агрессивными тенденциями. Автор объясняет данный результат мощностью информационного воздействия в условиях эпидемии. 
4 Анализируя стрессогенную роль СМИ, необходимо указать на исследования взаимосвязи подверженности влиянию теории заговоров и поведения людей по профилактике заболевания.  Так, с первых дней вспышки COVID-19 в 2020 году в социальных сетях и на других медиаплатформах всего мира стали появляться теории, касающиеся объяснения причин возникновения нового коронавируса (SARS-CoV-2) [37]. Это закономерный процесс в ситуации отсутствия единого авторитетного мнения научного сообщества относительно источника вируса, его распространения и способов сдерживания. Условно все теории были разделены на две: пандемия рассматривалась как серьезная угроза всему обществу (например, “новый коронавирус создан человеком, это утечка из лаборатории биологического оружия”), а другая теория отвергала данную угрозу (“пандемия — это обман”). Было показано, что вера в эти два типа теорий и сопровождавшие их слухи связана с определенными моделями поведения: так, восприятие COVID-19 как антропогенного кризиса было связано с индивидуализированным типом поведения респондентов (например, с формированием запасов еды, лекарств), в то время как убеждение о том, что история с COVID-19 — это обман населения, обусловливало меньшую приверженность мерам здоровьесберегающего поведения (например, поддержание личной гигиены, социального дистанцирования) [36]. Эти данные еще раз подтверждают роль информационной составляющей в формировании атрибуции поведения людей. 
5 Научные исследования того, насколько информация может оказывать психотравмирующее воздействие, берут начало еще с психологических исследований ликвидаторов последствий аварии на ЧАЭС [25, 26]. Было показано, что в ситуации нахождения в зоне радиационного поражения человек не воспринимает эту угрозу непосредственно с помощью органов чувств, а основным стрессогенным фактором выступает информация о вредоносном воздействии отравляющих веществ. Стрессогенное воздействие складывается из двух составляющих: имеющихся в сознании ликвидаторов представлений о вредоносном воздействии радиации; последствий пребывания в зоне радиационного излучения, проявляющихся в разных сферах жизни (ухудшение соматического здоровья, переживание угрозы развития лучевой болезни, семейные проблемы, связанные с деторождением, повышенная тревожность в условиях производства и пр.). Одновременно с этим у ликвидаторов расширялись рациональные знания о действии радиации на организм человека. Это не всегда приводило к адекватным оценкам, поскольку восприятие обусловлено индивидуально-личностными особенностями. 
6 По данным Н.В. Тарабриной с соавторами, у 19.2% ликвидаторов было установлено посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) [22]. Эти числа имеют большую социальную значимость, т.к. известно, что люди с ПТСР более, чем другие, склонны к различным формам дезадаптивного поведения (алкоголизм, наркомания и пр.).
7 Таким образом, как в случае с угрозой радиационного воздействия, так и в случае с вирусной угрозой COVID-19 мы отмечаем, что у людей активизируется страх смерти, переживания обращены в будущее и связаны с предвосхищением возможных угроз для здоровья. Сравнивая радиационную угрозу и угрозу заражения коронавирусом, следует отметить, что в случае с вирусом у людей есть возможность предотвратить заражение, т.к., соблюдая рекомендованные меры санитарно-эпидемиологической безопасности, можно частично защитить себя. 
8 Еще одно направление исследований психотравмирующего воздействия информации связано с изучением косвенных жертв террористических актов — свидетелей терактов посредством СМИ [4, 5]. В исследованиях показано, что сообщения о терактах в СМИ могут приводить к возникновению широкого спектра психопатологической симптоматики (тревога, депрессии), в том числе к посттравматическому стрессу разной степени выраженности. Как показывают некоторые исследования, образы, продуцируемые радио, телевидением и фотожурналистикой, не требуют декодирования и обладают способностью “маскироваться” под реальный опыт [20]. Публикации о теракте способны активизировать воспоминания травматического материала об этой угрозе, т.е. оказываются триггерами, а способ подачи материала посредством визуального и аудиального каналов (одни из самых информативных для человека) способствует возникновению интенсивных психологических последствий. 
9 В зарубежных исследованиях социальных сетей показано, что пугающие новости, даже если они заведомо неправдоподобны, пересылаются в несколько раз быстрее и со значительно большим охватом, чем положительная и достоверная информация [48]. 
10 Таким образом, существует специфика воздействия негативной информации из СМИ об экстраординарных жизненных событиях. Во-первых, информация об угрожающих жизни событиях, превосходящих обычный человеческий опыт, из различных источников (видео-, аудиособщения), становится основой негативных представлений об этих событиях, которые способны оказывать столь же сильное психотравмирующее воздействие, как и непосредственный опыт участия в них [12, 17]. Как показывают результаты наших и других исследований, у 24.9% косвенных жертв террористических актов выявлен высокий уровень переживания террористической угрозы, коррелирующий с признаками посттравматического стресса [5]. По данным С.Н. Ениколопова с соавторами, более чем у 20% респондентов, наблюдавших каждый день телевизионные трансляции информационных сообщений захвата заложников в театральном центре на Дубровке, обнаруживались симптомы, характерные для ПТСР [10]. В связи с пандемией З.В. Луковцева предлагает термин “стрессовое расстройство, связанное с заголовком”, который описывает симптомокомплекс испытываемых человеком страха, тревоги и беспомощности в сочетании с вегетативными проявлениями в ответ на устрашающий контент новостных сообщений [16]. 
11 Во-вторых, особенность негативного воздействия новостных сообщений СМИ в ситуации с СOVID-19 состоит в том, что под влиянием сильных эмоций люди значительно быстрее делятся ею.
12 Возвращаясь к психологической специфике вирусной угрозы, следует отметить, что теракты представляли эпизодически возникающую угрозу для широких слоев населения, в то время как ситуация с распространением коронавируса и освещение её в различных СМИ оказывает пролонгированное воздействие, приводя к сочетанию интенсивного и хронического стресса.
13 Одной из наиболее стрессогенных составляющих ситуации пандемии является неопределенность происходящего, связанная с тем, что нет единого мнения о причинах возникновения вируса, способах борьбы с ним, прогнозах о дальнейшем развитии событий. 
14 Дополнительным стрессовым воздействием в случае с COVID-19 является невозможность выйти из этой ситуации (сейчас нет страны, в которой бы не было зарегистрировано случаев COVID-19). Парадоксальным образом обстоятельства разворачиваются так, что для снижения переживаний угрозы и обретения чувства контроля над своей жизнью население вынуждено снова и снова обращаться к СМИ. Однако, наряду с информированием, происходит дополнительная травматизация. Это обусловливает пребывание людей в состоянии хронического стресса. В.И. Екимова с соавторами предлагают для описания такого травматического воздействия термин “непрерывный травматический стресс”, подчеркивая неоднократность и длительность стрессора [9]. 
15 Н.Е. Харламенкова с соавторами отмечает, что влияние вирусной угрозы имеет кумулятивный характер, т.к.  связано с сочетанным воздействием целого ряда негативных факторов: экономических (угроза потери работы, сокращения заработной платы), социальных (изменение привычного уклада жизни в связи с соблюдением рекомендованных санитарно-эпидемиологических рекомендаций) и психологических (неопределенность, тревога и беспокойство) [28].  
16 Таким образом, несмотря на то, что существующая вирусная угроза COVID-19 имеет сходство с другими видами невидимых угроз, именно тотальность распространения вируса, относительная возможность предвосхищения заражения, а также многофакторность воздействия формируют её уникальность. 
17 Совладание с данной стрессовой ситуацией разворачивается по-разному.  Так, часть исследований показывает, что столкновение человечества с вирусной угрозой (как потенциально, в виде возможности заразиться, так и непосредственно — те, кто переболел коронавирусом, или имеют близких, переболевших или умерших вследствие этой болезни, или чья работа связана с последствиями распространения вируса) является источником различных психопатологических проявлений и соматических заболеваний [1]. Например, популяционные исследованиях в различных странах мира указывают на то, что тревога и депрессия являются наиболее распространенными реакциями на данную угрозу [18, 29, 41, 42, 49]. Среди других психопатологических признаков отмечается рост выраженности обсессивно-компульсивной симптоматики и соматизации [6, 11], злоупотребление психоактивными веществами (табак, алкоголь), проблемы со сном [46]. 
18 Выделены группы населения, которые наиболее уязвимы для острых переживаний угрозы вирусного заражения: люди с психическими заболеваниями, представители сексуальных меньшинств, медики, дети и молодые люди 18–30 лет, женщины, пожилые люди и лица с более низким уровнем образования, а также те, у кого есть иждивенцы [39, 42, 45]. 
19 Среди личностных особенностей, связанных с высоким уровнем дистресса в связи с пандемией, выделяются циклотимический темперамент, тревожно-амбивалентную привязанность, базисные убеждения [7, 40], а также способы совладания (высокий уровень стресса сопряжен со стратегиями самообвинения, фантазирования и надежды на внешние силы, ухода, а низкий — со стратегиями самоконтроля, позитивной переоценки и проактивного совладания [15]). Таким образом, можно предположить, что целенаправленный контроль над собственным эмоциональным состоянием может способствовать снижению стресса в ситуации пандемии. С нарушением функций контроля над собственным поведением как реакцией на угрозу заболевания коронавирусом связаны случаи суицида, описанные М.М. Мамун и И. Юллах [39]. По данным авторов в Пакистане, с начала эпидемии коронавируса (январь 2020 г.) зафиксировано 16 случаев суицида (12 из которых были совершены вследствие экономических причин, а четыре — из-за страха быть зараженными). В то же время по данным городского бюро судебно-медицинской экспертизы Санкт-Петербурга частота самоубийств среди жителей мегаполиса в апреле 2020 г. не повысилась  (в период введения жестких мер по самоизоляции в связи с пандемией), а напротив, стала на 30.3% ниже, чем в среднем за предыдущие четыре года [23]. Спад количества суицидов  объясняется авторами особенностью динамики частоты самоубийств, которая в ситуации острого кризиса обычно снижается, но после сменяется быстрым ростом.  
20 По данным Прото и Кинтана-Домек, психическое здоровье жителей Великобритании во время пандемии COVID-19 (апрель 2020 г.) по сравнению с допандемическим периодом (2017–2019 гг.), ухудшилось [43]. В частности, показано, что рост психических расстройств варьирует в зависимости от этнической принадлежности и пола: женщины независимо от их этнической принадлежности, а также чернокожие, азиатские и другие этнические меньшинства проявили более высокий уровень психического неблагополучия, чем белые британские мужчины. Авторы объясняют полученный результат степенью соблюдения мер социальной изоляции, а также социально-экономическими особенностями жизни респондентов. В крупномасштабном исследовании студентов (n = 14174) 59% опрошенных отметили ухудшение психического состояния в период март–апрель 2020 [33]. В качестве основных проблем студенты указывали на снижение мотивации, чувства тревоги и одиночества, стресс. Причем факторами уязвимости психологического неблагополучия выступили возраст (18–24 года), пол (женщины), низкий социально-экономический уровень, время, проведенное перед электронными экранами (длительность более восьми часов), наличие близких, заболевших COVID-19. Фрювирт с коллегами также на студенческой выборке (n = 419, возраст 18–20 лет) зарегистрировали, что распространенность тревоги средней степени тяжести увеличилась с 18.1% до пандемии (октябрь 2019 — февраль 2020) до 25.3% в течение четырех месяцев после начала пандемии (июнь–июль 2020), а распространенность депрессии средней степени тяжести увеличилась с 21.5% до 31.7% [35]. Показано, что европейская раса, женский пол, принадлежность к сексуальным меньшинствам служили предикторами признаков тревоги, а негроидная раса, женский пол — предиктором симптомов депрессии. Трудности, связанные с дистанционным обучением и социальной изоляцией, способствовали увеличению как симптомов депрессии, так и симптомов тревоги [44]. Однако потеря работы, а также диагностика COVID-19 и госпитализация членов семьи или друзей не были связаны с увеличением симптомов депрессии или тревоги.
21 Исследуя содержание переживаний в связи с вирусной угрозой COVID-19, А.Ш. Тхостов и Е.И. Рассказова на российской выборке (n = 409) получили данные о том, что каждый третий респондент указывал на страх последствий пандемии [27]. Причем получены данные о том, что переживание этого страха не зависело от пола и возраста. Страх заражения COVID-19 был зарегистрирован у каждого пятого опрошенного и был выражен больше у женщин и лиц старшего возраста. 
22 На поведенческом уровне повышение тревоги находит выражение в том числе в росте домашнего насилия и алкоголизации населения. Так, по данным НКО “Насилию.нет”2 в период пандемии коронавируса в РФ количество жертв и случаев насилия в семье увеличилось в два с половиной раза. Сходные данные отмечаются в Израиле, в Европе (Франция) и Азии. 
2. https://nasiliu.net. По мнению Минюста РФ, Центр “Насилию.нет” выполняет функцию иностранного агента.
23 Еще одним из возможных последствий эпидемии на уровне межличностных отношений является стигматизация: в ситуации распространения коронавируса регистрируются сообщения о ксенофобных проявлениях по отношению к разным группам населения (например, к иностранцам как потенциальным носителям вируса) [47]. Некоторые психологи указывают на то, что в условиях пандемии и последующего экономического кризиса будет происходить обеднение разнообразия персональной социальной сети и сужение круга контактов [19]. По данным исследования М.Ю. Сорокина с соавторами показано, что чем больше респонденты тревожатся из-за контагиозности вируса, его опасности для жизни, а также из-за отсутствия в продаже средств защиты, тем выше уровень стигматизации населения с респираторными симптомами в период пандемии [24]. Также авторами зарегистрирован клинически значимый эффект нарастания психологического стресса, если в качестве источника волнения респонденты указывали на “возможное отсутствие лекарств для ежедневного приема” и “риск изоляции”. 
24 В работе О.М. Бойко с соавторами представлены данные динамических наблюдений, которые свидетельствуют об ухудшении сна по мере развития пандемии [3]. Авторами также обнаружены отрицательные корреляции между уровнем удовлетворенности сном и общим индексом тяжести дистресса, что подтверждает классические представления о негативном влиянии психического неблагополучия на качество сна.
25 При описании отсроченных психологических последствий переживания вирусной угрозы наиболее типичным является ПТСР.  Исследования, проведенные среди людей, находившихся на карантине в связи с эпидемиями MERS, SARS (атипичная пневмония), H1N1 (свиной грипп) и Эболы, показывают, что до 30% из них проявляли симптомы ПТСР, причем у 10% эти симптомы наблюдались даже через три года после травмирующих событий [32]. Данные больших популяционных обследований в Китае показывают, что закрытие городов для сдерживания COVID-19 стало причиной возникновения признаков ПТСР, депрессии и тревожных расстройств [49].
26 Однако существуют исследования, в которых показано не столь однозначно негативное воздействие вирусной угрозы. С.Э. Давтян и Е.Н. Давтян указывают на то, что вирусная угроза стала причиной психологического неблагополучия только у наиболее уязвимых лиц с невротическими расстройствами (расстройства адаптации, смешанное тревожное и депрессивное расстройство) [8]. Психотерапевтический опыт авторов показал, что наиболее часто за психотерапевтической и психиатрической помощью в период пандемии обращаются пациенты, уже имеющие опыт психических заболеваний. В работе Е.Ю. Казариновой, А.Б. Холмогоровой на выборке молодых людей (ср. возраст 18 лет) получены данные о том, что группа “до карантина”, по сравнению с опрошенными после карантина респондентами, продемонстрировала более высокие средние показатели по выраженности депрессии, негативного селектирования, уровня проблемного использования интернета, предпочтения онлайн-общения, использования Сети для регуляции настроения [13]. В работе А.Н. Алехина с соавторами (n = 108, ср. возраст 34 года, опрос проводился с 21.03.20 по 04.04.20) показано, что уровень общей тревожности находится в рамках нормативных значений, однако отмечено его повышение в рамках верхней границы нормы [2]. Показатель “тревожная оценка перспектив” у женщин значимо выше, чем у мужчин. Анализ самооценки здоровья выявил некоторые соматические проявления у респондентов, находящихся в ситуации эпидемиологической угрозы: сонливость, головная боль, мышечная слабость, что может свидетельствовать о возможной дестабилизации психосоматической сферы. В сравнительном исследовании Кава c соавторами получены данные о том, что во время карантина в связи с пандемией у 7% опрошенных отмечались симптомы тревоги, у 17% — чувство гнева, тогда как через 4–6 месяцев после карантина был зарегистрирован спад выраженности этой симптоматики до 3% тревоги и 6% гнева [34].
27 В проведенном нами в 2020 году исследовании показано, что уровень тревоги населения не изменился по сравнению с периодом до карантина в связи с COVID-19 [6]. Возможно, этот результат связан с возрастной спецификой респондентов: средний возраст участников 40 лет. Это период жизни, сопряженный со многими процессами: высокая профессиональная активность, родительские и супружеские отношения. Часто многозадачность, связанная с выполнением разных ролей, не позволяет людям соприкасаться со своими чувствами, например, с тревогой. Интересно также, что уровень депрессии, чувство беспокойства, самоосуждения и дискомфорта в процессе межличностного общения, враждебность, подозрительность и общий индекс дистресса в период самоизоляции был ниже, чем до него.
28 Это сложившееся противоречие о том, что часть исследователей регистрируют рост тревоги, депрессии и других психопатологических признаков в ответ на вирусную угрозу, а другая часть — нет, требует осмысления. Мы предполагаем, что сложившаяся ситуация может быть объяснена следующим образом. Важный признак, который часто не учитывают в популяционных исследованиях, — это уровень невротизации населения. Естественно предположить, что люди с наличием психопатологических признаков в преморбиде, острее и быстрее будут проявлять психопатологическую симптоматику, чем психически устойчивые люди. Именно отсутствие в исследованиях данных о наличии признаков психических расстройств у респондентов могли стать причиной того, что некоторые исследователи регистрируют высокий уровень тревоги, депрессию в виде основных реакций на данную угрозу. Однако, на наш взгляд, это было бы очень простым объяснением, в которое не вписываются все данные о психотравмирующем воздействии информационных сообщений об угрожающих жизни событиях. Возможно, на психически устойчивую часть населения сообщения о вирусной угрозе оказывают кумулятивное воздействие, и их реакции на этот вид стрессора не мгновенные, как у людей с невротическими признаками, а характеризуются постепенными последовательным изменениями в виде комплекса психопатологических признаков. Однако проверка этой гипотезы возможна только при проведении широкомасштабных лонгитюдных исследований.
29 Таким образом, психологические последствия переживания вирусной угрозы COVID-19 — одно из важных и активно развивающихся сегодня направлений исследований. Психологи стремятся выявить факторы уязвимости к интенсивным переживаниям вирусной угрозы, сравнивают уровни выраженности психопатологической симптоматики до и в период пандемии, изучают представления людей об этой ситуации. Пандемию COVID-19 следует рассматривать как травматический стрессор высокой интенсивности, отличительными особенностями которого являются многофакторность воздействия, тотальность распространения и контроль/предупреждение заражения. Анализ литературы по психологическим последствиям переживания вирусной угрозы позволил выявить некоторую противоречивость данных: так, одни исследования фиксируют рост тревоги, депрессии и другой психопатологической симптоматики, в то время как другие работы свидетельствуют о более низких уровнях выраженности данных признаков. Возможно, специфика психологического воздействия вирусной угрозы состоит в том, что у людей с невротическими признаками в преморбиде психопатологические реакции на данную опасность возникают мгновенно, в то время как у психологически более устойчивой части населения возможны отсроченные во времени признаки психологического неблагополучия.

Библиография

1. Акарачкова Е.С., Котова О.В., Кадырова Л.Р. Эпидемия COVID-19. Стресс-связанные последствия. Учебное пособие для врачей, Казань: КГМА, 2020.

2. Алехин А.Н., Данилова Ю.Ю., Щелкова О.Ю. Особенности психологических реакций в ситуации эпидемической угрозы, транслируемой СМИ // Психология человека в образовании. 2020. Т.2. №4. С. 372–384.

3. Бойко О.М., Медведева Т.Ю., Ениколопов С.Н., Воронцова О.Ю., Казьмина О.Ю. Психопатологические факторы нарушения сна в пандемию COVID-19 // Зейгарниковские чтения. Диагностика и психологическая помощь в современной клинической психологии: проблема научных и этических оснований: Материалы международной научно-практической конференции. М., 18–19 ноября 2020 г. / Под ред. Холмогоровой А.Б., Пуговкиной О.Д., Зверевой Н.В., Рощиной И.Ф., Рычковой О.В., Сирота Н.А. М.: ФГБОУ ВО МГППУ, 2020. С. 44–47.

4. Быховец Ю.В., Тарабрина Н.В. Психотравмирующее воздействие террористической угрозы. Российское общество психиатров. XIV съезд психиатров России. Материалы съезда. 2005. С.158.

5. Быховец Ю.В. Представления о террористическом акте и переживание террористической угрозы жителями разных регионов Российской федерации: Дисс. … канд. психол. наук. М.: Институт психологии, 2008.

6. Быховец Ю.В. Специфика вирусной угрозы как психотравмирующего стрессора // Человек в условиях глобальных рисков: социально-психологический анализ / Под ред. Нестика Т.А., Журавлева А.Л. М.: Изд-во “Институт психологии РАН”, 2020. С. 465−478.

7. Гриценко В.В., Резник А.Д., Константинов В.В., Маринова Т.Ю., Хоменко М.В., Израйловиц Р. Страх перед коронавирусным заболеванием (COVID-19) и базисные убеждения личности // Клиническая и специальная психология. 2020. Т. 9. № 2. С. 99–118.

8. Давтян С.Э., Давтян Е.Н. Психические расстройства в эпоху пандемии: клиническая реальность и ее отражение в умах экспертов // Зейгарниковские чтения. Диагностика и психологическая помощь в современной клинической психологии: проблема научных и этических оснований: Материалы международной научно-практической конференции. М., 18–19 ноября 2020 г. / Под ред. Холмогоровой А.Б., Пуговкиной О.Д., Зверевой Н.В., Рощиной И.Ф., Рычковой О.В., Сирота Н.А. М.: ФГБОУ ВО МГППУ, 2020. С. 56–60.

9. Екимова В.И., Розенова М.И., Литвинова А.В., Котенева А.В. Травматизация страхом: психологические последствия пандемии Covid-19 [Электронный ресурс] // Современная зарубежная психология. 2021. Т. 10. № 1. С. 27–38. doi:10.17759/jmfp.2021100103.

10. Ениколопов С.Н., Лебедев С.В., Бобосов Е.А. Влияние экстремальных событий на косвенных жертв // Психологический журнал. 2004. Т. 25. N 6. С. 73–81.

11. Ениколопов С.Н., Бойко О.М., Медведева Т.И., Воронцова О.Ю., Казьмина О.Ю. Динамика психологических реакций на начальном этапе пандемии COVID-19 // Психологическая газета. 28.04.2020 г. URL: https://psy.su/feed/8182/ (дата обращения 19.06.2021).

12. Ермасов Е. В. Аутодеструктивный тип переживания стресса в условиях изоляции // Личность в экстремальных ситуациях. 2010. № 3. С. 139–145.

13. Казаринова Е.Ю., Холмогорова А.Б. Психическое здоровье населения и особенности использования интернета в период пандемии // Зейгарниковские чтения. Диагностика и психологическая помощь в современной клинической психологии: проблема научных и этических оснований: Материалы международной научно-практической конференции. М., 18–19 ноября 2020 г. / Под ред. Холмогоровой А.Б., Пуговкиной О.Д., Зверевой Н.В., Рощиной И.Ф., Рычковой О.В., Сирота Н.А. М.: ФГБОУ ВО МГППУ, 2020. С. 66–69.

14. Кочетова Ю.А., Климакова М.В. Исследования психического состояния людей в условиях пандемии COVID-19 [Электронный ресурс] // Современная зарубежная психология. 2021. Т. 10. № 1. С. 48–56. doi:10.17759/jmfp.2021100105.

15. Куфтяк Е.В. Совладание со стрессом в период пандемии COVID-19 // Зейгарниковские чтения. Диагностика и психологическая помощь в современной клинической психологии: проблема научных и этических оснований: Материалы международной научно-практической конференции. М., 18–19 ноября 2020 г. / Под ред. Холмогоровой А.Б., Пуговкиной О.Д., Зверевой Н.В., Рощиной И.Ф., Рычковой О.В., Сирота Н.А. М.: ФГБОУ ВО МГППУ, 2020. С. 93–96.

16. Луковцева З.В. Пандемия COVID-19 как социальный стрессор: факторы психолого-психиатрического риска (по материалам зарубежных исследований) // Социальная психология и общество. 2020. Т. 11. № 4. С. 13–25. doi:10.17759/sps.2020110402.

17. Мазо Г.Э. Структура тревожных переживаний, ассоциированных с распространением Сovid-19: данные онлайн-опроса // Вестник РГМУ. №3. 2020. С.77–84.

18. Меркин А.Г., Акинфиева С.C., Мартюшев-Поклад А.В., Белоскурская О.П., Динов Е.Н., Островский С.Л., Комаров А.Н., Захарова О.Ю., Кажин В.А., Никифоров И.А., Гловер М. Тревожность: феноменология, эпидемиология и факторы риска на фоне пандемии, вызванной новым коронавирусом SARS-CoV-2 (COVID-19 // Неврология, нейропсихиатрия, психосоматика. 2021. 13(1):107–112. DOI: 10.14412/2074-2711-2021-1-107-112.

19. Нестик Т.А. Влияние пандемии COVID-19 на общество: социально-психологический анализ // Социальная и экономическая психология. 2020. Т.5. №2 (18). С. 47–83.

20. Нуркова В.В., Бернштейн Д.М., Лофтус Э.Ф. Эхо взрывов: сравнительный анализ воспоминаний москвичей о террористических актах 1999 г. (Москва) и 2001 г. (Нью Йорк) // Психологический журнал. 2003. Т. 24. № 1. С. 67–74.

21. Первичко Е.И., Митина О.В., Степанова О.Б., Конюховская Ю.Е., Дорохов Е.А. Восприятие COVID-19 населением России в условиях пандемии 2020 года [Электронный ресурс] // Клиническая и специальная психология. 2020. Том 9. № 2. С. 119–146. doi:10.17759/cpse.2020090206

22. Практическое руководство по психологии посттравматического стресса. Ч.1. Теория и методы / Под ред. Тарабриной Н.В., Агаркова В.А., Быховец Ю.В., Калмыковой Е.С., Макарчук А.В., Падун М.А., Удачиной Е.Г., Химчян З.Г., Шаталовой Н.Е., Щепиной А.И. М.: Когито-центр, 2007.

23. Розанов В.А., Семенова Н.В., Вукс А.Я., Фрейзе В.В., Исаков В.Д., Ягмуров О.Д., Незнанов Н.Г. Самоубийства во время пандемии COVID-19 - хорошо ли мы осведомлены о текущих рисках и перспективах? // Consortium psychiatricum. 2021. Т. 2. №1. C. 32–39. doi: 10.17816/CP56

24. Сорокин М. Ю., Касьянов Е. Д., Рукавишников Г. В., Макаревич О. В., Незнанов Н. Г., Лутова Н.Б. Структура тревожных переживаний, ассоциированных с распространением СOvid-19: данные онлайн-опроса // Вестник российского государственного медицинского университета. 2020. №3. С. 77–82.

25. Тарабрина Н.В., Петрухин Е.В. Психологические особенности восприятия и оценки радиационной опасности // Психологический журнал. 1994. Т. 15. № 1. С. 27−40.

26. Тарабарина Н.В., Лазебная О.Е., Зеленова М.Е., Ласко Н.Б., Орр С.Ф., Питман Р.К. Психофизиологическая реактивность у ликвидаторов аварии на ЧАЭС // Психологический журн. 1996. Т. 17. № 2. С. 30–44.

27. Тхостов А.Ш., Рассказова Е.И. Психологическое содержание тревоги и профилактики в ситуации инфодемии: защита от коронавируса или “порочный круг” тревоги? // Консультативная психология и психотерапия. 2020. Т. 28. № 2. С. 70–89. doi:10.17759/cpp.2020280204

28. Харламенкова Н.Е., Быховец Ю.В., Дан М.В., Никитина Д.А. Переживание неопределенности, тревоги, беспокойства в условиях COVID-19 [Электронный ресурс]. ИП РАН, 2020. URL: http://ipras.ru/cntnt/rus/ institut_p/covid-19/kommentarii-eksp/har-1.html?fbclid=IwAR2oJC9T6N8Xvic F7wz4neKQ8r8Yc3POe8bqmOzGNFaBJqWO77L6FBUNnok (дата обращения: 20.06.2021).

29. Храмов Е.В., Иванов В.С. Современные зарубежные исследования депрессивных расстройств в период пандемии COVID-19 [Электронный ресурс] // Современная зарубежная психология. 2021. Том 10. № 1. С. 39–47. doi:10.17759/jmfp.2021100104

30. Arden M.A., Chilcot J. Health psychology and the coronavirus (COVID-19) global pandemic: a call for research // British Journ. of Health Psychology. 2020. Vol. 25 (2). P. 231–232. DOI:10.1111/bjhp.12414.

31. Bendau А., Petzold М.В., Pyrkosch L., Maricic L.M., Betzler F., Rogoll J., Große J., Ströhle A., Plag J. Associations between COVID-19 related media consumption and symptoms of anxiety, depression and COVID-19 related fear in the general population in Germany // European Archives of Psychiatry and Clinical Neuroscience. 2021. Vol. 271.Р. 283–291. DOI:10.1007/s00406-020-01171-6.

32. Brooks S.K., Webster R.K., Smith L.E., Woodland L., Wessely S., Greenberg N., Rubin G.J. The psychological impact of quarantine and how to reduce it: Rapid review of the evidence // The Lancet. 2020. № 395. P. 912–920. doi: 10.1016/S0140-6736(20)30460-8.

33. Browning M.H., Larson L.R., Sharaievska I., Rigolon A., McAnirlin O., Mullenbach

34. L., Cloutier S., Vu T.V., Thomsen J., Reigner N., Metcalf E.C., D’Antonio A., Helbich M., Bratman G.N., Alvarez H.O. Psychological impacts from COVID19 among university students: Risk factors across seven states in the United States // PLoS ONE. 2021.16(1): e0245327. https://doi.org/10.1371/journal.pone.0245327

35. Cava M., Fay K.E., Beanlands H.J., McCay E.A., Wignall R. The experience of quarantine for individuals affected by SARS in Toronto // Public Health Nurs. 2005.Sep-Oct . 22(5):398–406. doi: 10.1111/j.0737-1209.2005.220504.x.

36. Fruehwirth J.C., Biswas S., Perreira K.M. The Covid-19 pandemic and mental health of first-year college students: Examining the effect of Covid-19 stressors using longitudinal data // PLoS ONE. 2021.16(3): e0247999. https://doi.org/10.1371/journal.pone.0247999

37. Imhoff R., Lamberty P. A bioweapon or a hoax? The link between distinct conspiracy beliefs about the coronavirus disease (COVID-19) outbreak and pandemic behavior // Social Psychology and Personality Science. 2020. Vol.1. Is. 8. P:1110–1118. https://doi.org/10.1177/1948550620934692

38. Islam M.S., Sarkar T., Khan S.H., Mostofa Kamal A.H., Hasan S.M., Kabir A., Yeasmin D., Islam M.A,, Chowdhury K.I.A., Anwar K.Z., Chughtai A.A., Seale H. COVID-19-related infodemic and its impact on public health: a global social media analysis // American Journ. Tropical Medicine and Hygiene. 2020. Vol.103. Is.4 P.1621–1629. https://doi.org/10.4269/ajtmh.20-0812

39. Ko N.Y. , Lu W.H., Chen Y.L., Li D.J., Wang P.W., Hsu S.T., Chen C.C., Lin Y.H., Chang Y.P., Yenet C.F. COVID-19-related information sources and psychological well-being: An online survey study in Taiwan // Brain, behavior, and immunity. 2020. Vol. 87. Р. 153–154. DOI:10.1016/j.bbi.2020.05.019.

40. Mamun M.M., Ullah I. COVID-19 suicides in Pakistan, dying off not COVID-19 fear but poverty? – The forthcoming economic challenges for a developing country // Brain, Behavior, and Immunity. Available online 11 May 2020. https://doi.org/10.1016/j.bbi.2020.05.028 (дата обращения 19.06.2021).

41. Moccia L., Janiri D., Pepe M., Dattoli L., Molinaro M., Martin V.D., Chieffo D., Janiri L., Fiorillo A., Sani G., Nicola N.D. Affective temperament, attachment style, and the psychological impact of the COVID-19 outbreak: an early report on the Italian general population // Brain, Behavior, and Immunity. 2020. Vol. 87. P. 75–79. DOI:10.1016/j.bbi.2020.04.048.

42. Newby J., O'Moore K., Tang S. , Christensen H., Faasse K. Acute mental health responses during the COVID-19 pandemic in Australia // PLoS One. 2020 Jul 28. 15(7): e0236562. doi: 10.1371/journal.pone.0236562

43. Ozamiz N., Mondragon N..I, Santamaria M.D., Gorrotxategi M.P. Psychological symptoms during the two stages of lockdown in response to the COVID-19 outbreak: an investigation in a sample of citizens in Northern Spain // Front. Psychol. 2020. 11:1491. doi:10.3389/fpsyg.2020.01491

44. Proto E. , Quintana-Domeque С. COVID-19 and mental health deterioration by ethnicity and gender in the UK // PLoS ONE. 2021. 16(1): e0244419. https://doi.org/10.1371/journal.pone.0244419.

45. Shah К., Kamrai D., Mekala H., Mann B., Desai K., Patel R.S. Focus on Mental Health During the Coronavirus (COVID-19) Pandemic: Applying Learnings from the Past Outbreaks // PubMed. 2020. Mar 25;12(3):e7405. doi: 10.7759/cureus.7405.

46. Sochos A. Posttraumatic stress during the Greek economic crisis: Is there evidence for mass traumatization? // Analyses of Social Issues and Public Policy. 2018. V. 18. № 1. Р. 1–19.

47. Tang W., Hu T., Hu B., Jin C., Wang G., Xie C., Xu J. Prevalence and correlates of PTSD and depressive symptoms one month after the outbreak of the COVID-19 epidemic in a sample of home-quarantined Chinese university students // Journ. of Affective Disorders. 2020. V. 274. 1 P. 1–7.

48. Taylor S., Landry C.A., Paluszek M.M., Thomas A., Fergus T., Gordon D.Mc., Asmundson J.G. Development and initial validation of the COVID Stress Scales // Journ. of Anxiety Disorders. 2020. V. 72. 102232. https://doi.org/10.1016/j.janxdis.2020.102232 (дата обращения 19.06.2021).

49. Vosoughi S., Roy D., Aral S. The spread of true and false news online // Science. 2018. V. 359. № 6380. P. 1146–1151.

50. Wang Y., McKee M., Torbica A., Stuckler D. Systematic Literature Review on the Spread of Health-relaаted Misinformation on Social Media // Social Science & Medicine. 2019. V. 240: 112552. DOI: 10.1016/j.socscimed.2019.112552. URL: https://pubmed.ncbi.nlm.nih.gov/31561111/

51. Yao H. The more exposure to media information about COVID-19, the more distressed you will feel // Brain, Behavior, and Immunity. Available online 12 May 2020. https://doi.org/10.1016/j.bbi.2020.05.031 (дата обращения 19.06.2021).

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести